Немецкая слобода
Москва обязана своим возникновением и последующим развитием выгодному местоположению на пересечении торговых путей. Об оживленных торговых связях со многими государствами свидетельствуют находки археологов при раскопках в древнейших частях современной Москвы - Кремле и Зарядье, где были найдены изделия из Германии, Прибалтики, Крыма, Кавказа. У впадения Неглинной в Москву-реку при подготовке котлована для фундамента храма Христа Спасителя обнаружили арабские монеты IX в., свидетельствовавшие о торговом обмене с Востоком.
Конечно, в Москве издавна находились поселения торговцев из многих стран, но первые документальные сведения о таких поселениях относятся к довольно позднему времени: они содержатся в источниках XVI и XVII вв. Возможно, одним из таких старейших иноземных поселений были так называемые Наливки, в районе современных Спасоналивковскских переулков. Также одним из первых, по всей вероятности, было поселение иноземцев в Замоскворечье, в Болвановье - там, где находятся Большой и Малый Болвановские переулки (сейчас это - Новокузнецкий и 6-й Монетчиковский). Одно из самых старых в Москве иноземных кладбищ было устроено за Серпуховскими воротами Земляного города, где обнаружены надгробия с надписями на латинском, немецком, итальянском, голландском и английском языках, относящиеся ко второй половине XVI в.
Много иноземцев появилось в Москве во время Ливонской войны: войска взяли так много пленных, что ими торговали в городе - за мужчину давали по гривне, а девка шла по пяти алтын. Часть ливонских пленников Иван Грозный поселил отдельно, и они-то, вероятно, образовали первую в Москве Немецкую слободу, получившую такое название из-за того, что москвичи всех иноземцев прозвали «немцами» - «немыми», т.е. не говорящими по-русски. Находилась слобода на правом берегу Яузы, возможно несколько ниже по течению, чем основанная позже нее.
Ливонцев было около 4000, и их поселение оказалось довольно крупным. Улицы в нем носили название по тем городам, откуда они были родом их обитатели: Дерптская, Нарвская и другие. Чтобы не тратиться на содержание пленных, царь Иван разрешил им выделывать и продавать вино, пиво и другие напитки, что обычно было монополией казны. Современник писал о них: «Эти ливонцы... имели прибыль не по 10 на 100, а 100 на 100, что кажется невероятным, тем не менее справедливо». Этакая привольная и безбедная жизнь и высокие доходы, конечно, вызвали жестокую зависть, и тот же царь Иван решил отыграться на них и дать поживу своим опричникам. Однажды зимним днем 1578 г. на слободу напал вооруженный отряд. В окружении своих приближенных ехал сам царь с двумя сыновьями, все были одеты в черное - как и других тиранов и душегубцев, царя Ивана привлекала театральщина. По его знаку начался грабеж: кидались в дома, хватали людей на улице и раздевали донага, тащили все, что ни попадалось под руку. На грабеж сбежалось и много окрестного народу, почуявшего легкую добычу.
Однако вскоре царь оставил все по-прежнему, опять позволил торговать вином, и благосостояние обитателей Немецкой слободы мало-помалу восстановилось, а милости, оказанные им Борисом Годуновым, покровителем многих иностранцев, еще и приумножили его. В начале XVII в. Немецкая слобода была вполне благоустроенным поселением, имевшим свою собственную церковь, в которой похоронили принца Иоанна Датского, жениха многострадальной Ксении, дочери царя Бориса.
Первая Немецкая слобода исчезла в пламени и разбое Смутного времени. В 1610 г. войска Лжедмитрия II разграбили и сожгли слободу, а обитатели ее разбежались, покинув свои дома, и еще долгое время на месте бывшей слободы были только пустыри и поля с огородами. Лишь после изгнания польско-литовских интервентов и восстановления центральной власти в столицу Московии опять потянулись предприимчивые иностранцы. В первую очередь приезжали, конечно, торговцы, но кроме них, военные, архитекторы, медики, ремесленники. В Москве они селились в разных местах - там, где им было удобно: более или менее крупные поселения существовали в районе Покровки, Огородной слободы, в Замоскворечье. Так, по московскому «Росписному списку» 1638 г., в котором были переписаны жители города, имевшие оружие, у Покровки находилось 57 иноземных дворов и среди них «двор немецкий мирской... где живет немецкий поп Индрик». В недалеком расстоянии, за Белым городом, в Огородной слободе стоял «некрещеных немец приходской двор, на нем ропата (т.е. церковь) немецкая, а в ней живет немецкой пономарь, стар и увечен, ружья нет». В том же «Росписном списке» сообщалось, что «за старым Деревянным городом (т.е. за современным Садовым кольцом) промеж Сыромятной и Мельнишной слободы дворы иноземцев и литвы и немец».
Распространение иноземных поселений, приглашение специалистов встретило сопротивление как простого народа, так и высших лиц государства. Сам патриарх Иоаким убеждал: «Разве нет в благочестивой царской державе своих военачальников? Мало ли у нас людей искусных в ратоборстве и полковом устроении?» Иноземцы, уверял патриарх, «враги богу, пречистой Богородице и святой церкви». Москвитяне вообще не жаловали иноземцев: после общения с ними мыли руки, подметали полы, и даже их, казалось бы, совершенно невинные обычаи вызывали взрыв насмешек и озлобления.
Царское правительство часто само присоединялось к гонениям против им же приглашенных иностранцев - тут постоянно боролись желание воспользоваться квалифицированными специалистами и стародавнее живучее московитское недоверие к «поганым» иноземцам, одно прикосновение к которым может испортить девственную чистоту настоящих русских. В 1628 г. иностранцам запретили иметь православных слуг, а в 1643 г. несколько священников московских церквей во главе с отцами Прокофием из церкви св. Николая в Столпе и Федосеем из Козмодемьянской церкви обратились к царю Михаилу Федоровичу с челобитной, в которой жаловались на то, что иностранцы скупают дворы в их приходах, уменьшая, таким образом, доходы причта, убеждая государя, чтобы он «велел бы с тех дворов немец сослать», сообщая, что иноземцы «держат у себя в домех всякия корчмы», в довершение еще ставят свои церкви вблизи православных храмов, а от этого, как напоминали царю священники, «всякое осквернение Руским людем от тех немец бывает». Правительство прислушалось к челобитчикам - иноземцам было запрещено по всей Москве покупать дворы и приказано: «ропаты, которые у немец поставлены во дворех близко русских церквей, сломать».
Через несколько лет всех иноземцев вообще решили выселить из города. Побудительной причиной к этому было якобы то, что патриарх, проезжая по Москве и раздавая свое благословение, по ошибке благословил и иноземцев, поскольку они выли одеты в русское платье. Огорчившись таким умалением древлего православия, патриарх потребовал у государя выселить всех поганых иноверцев из святого града Москвы, и 4 октября 1652 г. вышел указ об отводе земли под строение в Немецкой слободе: «Афонасий Иванов сын Нестеров, да дьяки Федор Иванов да Богдан Арефьев строили новую иноземскую слободу за Покровскими воротами, за Земляным городом, подле Яузы реки, где были наперед сего немецкие дворы при прежних Великих Государях до Московского разорения, и роздали в той Немецкой слободе под дворы земли, размеря против наказу, каков был дан из Земского приказу...»
Дьяки раздавали земельные участки, «смотря по достоинствам, должности или занятиям»: так, генералы, офицеры и доктора получали по 800 квадратных саженей (1 квадратная сажень равна 4,5 кв. метра), обер-офицеры, аптекари, мастера золотого и серебряного деда - по 450, капралы и сержанты - по 80 саженей, а вот «всяким мелким людям немцам, у которых своих дворов в Москве нет»
Границы Немецкой слободы определялись с востока и юга правым берегом Яузы, с севера селом Елоховым, а с запада ручьем Кукуй, который протекал примерно параллельно нынешним Плетешковскому и Большому Демидовскому переулкам и впадал в Яузу в районе Елизаветинского переулка. По рассказу Олеария, название этого ручья, вероятно, произошло от названия самой слободы, укоренившегося среди простонародья: «Когда, бывало, жившие там жены немецких солдат увидят что-либо странное в проходящих случайно русских, то говорили обыкновенно между собою: «Kuck, Kucke, sie» - «глянь, глянь сюда!» Что русские повернули в срамное слово...» Немцы жаловались царским дьякам на позорное поношение, те хватали, кнутобойничали, но охальники не переводились. Но более правдоподобно объяснение этого названия географическим термином «кукуй», сохранившимся в некоторых диалектах и обозначающим «небольшой лесной островок, рощицу среди поля».
Новая Немецкая слобода вскоре обстроилась - уже по переписи 1665 г., т.е. через 13 лет после указа о выселении иностранцев из города, слобода насчитывала 204 дома и в ней проживали представители почти всех национальностей Западной Европы. Как писал иностранец Иржи Давид, Немецкая слобода была «...более опрятная и нарядная, чем другие. Живут здесь одни только немцы, много в ней красивых каменных палат, выстроенных немцами и голландцами недавно для своего жилья. Остальные строения деревянные, но достаточно просторные. Едва ли найдешь здесь дом без сада, притом сады цветущие, плодоносные и красивые». Забелели в слободе ряды аккуратных ломиков на правильно распланированных улицах, зазеленели сады и палисадники, в разных местах поднялись здания нескольких церквей (они были похожи более на обычные дома, т.к. русские запрещали строить колокольни и устанавливать колокола), и вся эта местность стала похожей на уголок Европы.
Вот так существовали рядом друг с другом два далеких и обособленных мира - столица огромного, полупустынного государства и небольшая часть непонятного ему западного мира, нехотя терпимая, и то потому, что нельзя было отказываться от европейских знаний и товаров. И только неуемное любопытство и неукротимая энергия Петра Великого сблизили, а потом почти слили эти два мира, и только тогда исчезла Немецкая слобода...
Она притягивала юного Петра, как магнит,- там жили необыкновенные люди, знающие, как строить корабли и обращаться с астролябиями, как веселиться без оглядки и как ухаживать за красивыми женщинами. Там Петр нашел своих первых учителей в морском деле Франца Тиммермана и Карштена Брандта, обучивших его приемам управления диковинным ботиком, найденным в измайловском сарае, там он познакомился с будущим закадычным другом Францем Лефортом. «В его доме,- рассказывал князь Борис Куракин,- первое начало учинилось, что его царское величество начал с дамами иноземскими обходиться, и амур начал первой быть к одной дочери купеческой, названной Анной Ивановной Монсова».
Немецкая слобода стала новым центром Москвы, где сосредоточивалось новое, нужное для поднимавшегося гиганта - России, в противоположность Кремлю с его старинными дворцами, напоминавшими Петру все отжившее, старое, ненавистное ему. Недаром стрельцы-заговорщики, для которых важно было возвратиться к прежним спокойным временам и которые страшились всего нового, непонятного и грозившего им непредсказуемыми осложнениями, намеревались «Немецкую слободу разорить и немцев всех порубить».
Уже зрелым человеком, прошедшим через многие испытания, царь Петр не забывал Немецкую слободу: здесь он принимал иноземных послов, держал совет с приближенными, здесь и развлекался. Видя пристрастие царя к иноземной слободе, многие сановники стали покупать себе усадьбы и в самой слободе, и на пути к ней - по Мясницкой, Покровке, в Басманной слободе - и строить в них роскошные дворцы. Среди них был и дворец Лефорта.
Франц Лефорт приехал в Россию в 1675 г. в числе многочисленных искателей приключений, которыми тогда была полна Европа. Его никто не вызывал и ему пришлось долго ждать в Архангельске, пока на его просьбу о принятии на службу не пришел ответ: «Отпустить за море». Однако Лефорт ухитрился остаться в России. Он жил в Немецкой слободе, нигде не служа, и женился там, взяв увозом в жены красивую и, что еще важнее, богатую дочь генерала Букговена. Там, в Немецкой слободе, встретил Лефорта царь Петр и сразу же сблизился с ним. Они не были ровесниками: Лефорт, старше царя на целых 16 лет, служил для Петра руководителем в новой для любознательного царя запретной и привлекательной слободе. Он полюбился царю своей веселостью, открытостью, умом, гостеприимством. Вот как описывал его князь Б.И. Куракин, хорошо знавший окружение Петра: «Помянутой Лефорт был человек забавной и роскошной или назвать дебошан французской. И непрестанно давал у себя в доме обеды, супе и балы... Тут же в доме (Лефорта. - Авт.) началось дебошство, пьянство так великое, что невозможно описать, что по три дни запершись в том доме бывали пьяны, и что многим случалось оттого умирать». В доме Лефорта (местоположение его в точности не известно - вероятно, он находился поблизости от нынешнего Дворцового моста, на окраине слободы) Петр впервые встретил своего будущего «друга сердечного» Александра Меншикова, о котором сам Лефорт сказал, «что может он с пользою употреблен быть в лучшей должности».
С фавором к Лефорту пришли отличия и пожалования: он был сделан генерал-адмиралом и для него царь стал строить роскошный дворец на берегу Яузы, по улице, которая до 1933 г. называлась Коровий Брод (2-я Бауманская улица, №3).
Закончили дворец в 1698 г. под руководством мастера каменных дел Дмитрия Аксамитова. Это было великолепное сооружение с высокими крышами, украшенными резными гребнями. Во дворце находился огромный зал высотой 10 м и площадью более 300 кв. метров, украшенный портретом Петра, картинами и множеством зеркал, обитый шпалерами и английским красным сукном. По описанию современника одна из комнат «обита зеленой кожей и уставлена ценными шкафами, вторая содержит предметы китайской работы, третья украшена серебряной дамасской парчой, и здесь находится кровать трех локтей высотой с красноватыми занавесями; четвертую комнату его величество сверху донизу украсил маринами, а с потолка свешивались галера и корабли». Новоселье во дворце состоялось 12 февраля 1699 г., а менее чем через месяц - 2 марта - хозяин роскошных палат на 43 году жизни скончался. Причиной смерти были «жестокая болезнь в голове и в боку и от растворившихся старых ран», к ним присоединилась еще и «гнилая горячка». Лефорта похоронили в присутствии Петра в реформатской церкви на Немецкой улице. После смерти хозяина дворец на берегу Яузы стал служить то помещением для приезжих иностранных послов, то домом приемов и празднеств, устраиваемых Петром. Так, в Лефортовском дворце шумно отпраздновали свадьбу царского шута Феофилакта Шанского, а в 1702 г. здесь играла театральная труппа Куншта.
После того как в 1706 г. сгорел дом А.Д. Меншикова в Семеновской слободе, Петр пожаловал ему Лефортов дворец, подарив две тысячи рублей на достройку. Новый хозяин поручил ее архитектору Марио Фонтана для того, чтобы он смог «выказать свой талант на фасаде дома в Немецкой слободе». К дворцу на берегу Яузы Фонтана пристроил ряды двухэтажных флигелей в виде незамкнутого квадрата, которые соединялись с главным зданием переходами. На втором этаже флигелей находились многочисленные жилые комнаты, а на первом - различные хозяйственные помещения. В торцевой части южного флигеля (если смотреть на здание с улицы, то правого) Меншиков устроил домовую церковь. В Москве, как это бывало и в Петербурге, Петр, сам живший очень скромно, пользовался дворцом Меншикова для встреч с послами и устройства всякого рода празднеств.
Лефортовский дворец оставался во владении «полудержавного властелина» до 1727 г., когда тот потерпел сокрушительное поражение в борьбе за власть. Его отправили в ссылку, а имущество конфисковали. В казну попал и дворец на берегу Яузы.
Здесь остановился император Петр II, прибывший в Москву на коронацию, которая совершилась 24 февраля 1727 г. В этом же дворце умерла его сестра Наталья Алексеевна, скончавшаяся пятнадцати лет от чахотки 22 ноября того же года, и Петр покинул дворец, но в апреле следующего года опять поселился в нем. Князья Долгорукие, под влияние которых попал Петр, задумали женить его на дочери князя Алексея Долгорукого Екатерине и успели совершить торжественное обручение. Из Головинского дворца, где жили Долгорукие, процессия из множества карет, сопровождаемых придворными чинами и 1200 гренадерами, направилась через Салтыков мост на другой берег Яузы к Лефортовскому дворцу, где в одной из зал находился стол, покрытый золотой парчой, а на нем крест и две золотые тарелки с обручальными кольцами. Церемонию совершал новгородский епископ Феофан Прокопович. Долгорукие почти достигли своей цели - все повиновалось им, все смотрели им в глаза и чаяли получить милости, но... вмешался его величество случай: 6 января 1730 г. Петр II поехал на праздник водосвятия, а на следующий день у него обнаружилась страшная тогда болезнь - оспа. Болел он недолго и 18 января 1730 г., в тот самый день, на который было назначено бракосочетание, скончался в Лефортовском дворце.
В большой московский пожар, случившийся 29 мая 1737 г. и начавшийся у церкви Антипия, что против Колымажного двора, Лефортовский дворец сгорел и был потом значительно перестроен. После этих событий дворец изредка использовался для самых различных целей в нем останавливалась в 1742 г. после коронации Елизавета Петровна, он был отведен для жительства лейб-кампанцев, тех самых, которые помогли ей совершить переворот и взойти на престол. Иногда селили там иностранных посланников и членов их свиты. В 1771 г. в нем устроили чумной карантин, потом там жили театральные служители, а с января 1804 г. сюда перевезли из Кремля архив Военной конторы, находившийся здесь до 1812 г. После этого дворец стоял необитаемым, и, как писал в XIX веке его историк, «сама природа, без всякой человеческой заботы, украсила его дикорастущими большими деревьями по окнам, дверям, кровле и т.п. В нем имели пристанище стаи птиц и толпы жуликов, так что поздно вечером и ночью никто не смел проходить мимо».
Только в конце 1840-х - начале 1850-х гг. дворец исправили, надстроили третьим этажом, переделали внутри и опять разместили в нем архивные дела: на этот раз Московского отделения архива Главного штаба. И по настоящее время в нем хранятся исторические документы сразу двух архивов - военно-исторического и фотодокументов.
В семье начальника военного архива Дмитрия Васильевича Васильева, жившего на казенной квартире, в 1900 г. родился сын Сергей, будущий режиссер известного кинофильма «Чапаев». Первые 12 лет он прожил в дворовом флигеле, где и установлена мемориальная доска.
Слева от дворца Лефорта стоял так называемый Желтый дворец, называвшийся также Марлинским. Это название было перенесено сюда из Петергофа, где находился небольшой дворец Марли, построенный в 1723 г. по образцу дворца в городе Марли короля Людовика XIV, законодателя мод тогдашней Европы. К сожалению, ничего не известно ни об истории, ни о внешнем виде московского дворца, исчезнувшего, вероятно, после пожара 1812 г. Один из первых исследователей истории московского быта, поэт и драматург М.Н. Макаров, проживший в Москве с конца XVIII в. и до кончины в 1847 г., писал, что в этом дворце жили придворные певчие, и в том числе престарелые, бывшие уже на пенсии. Название «Марлинский» и пароде переделали на более понятное: «Простолюдины звали этот дом Мурлышным, что на ладу (понимая, что тут мурлыкали, пели и ладили)... Спавшие с голосу певчие, как бы в честь себе, добавляли к своим фамилиям прозвание Марлинских и от того-то бывало, Боярин Московской, устроивая собственный хор из домочадцев, говаривал, что у него регентом ученый певчий Марлинец, только спавший с голоса». На улице Коровий Брод (теперь 2-я Бауманская), справа от Лефортовского, находится Слободской дворец, тот самый, в котором сейчас помещается МВТУ.
История дворца начинается с 1749 г., когда канцлер А.П. Бестужев-Рюмин начал строительство своего большого московского дома. Императрица Елизавета Петровна часто приезжала в Москву, и ее ближайшему советнику и руководителю русской внешней политики не пристало быть в Москве без своего дома, место для которого он выбрал в самом фешенебельном районе - Немецкой слободе, рядом с императорскими дворцами. Позже, в 1752 г., он писал Елизавете: «Однако ж и то истинно, что скупя разные пустыри, искривившиеся хижины и мерзевшие болота, все в проспекте Императорского дома стоявшие, за нужно и должно я находил такое строение на том месте поставить, которое, стоя против и подле Императорских домов, не казалось бы близостью своею отнимать их великолепие».
Строительство дворца длилось долго, ведь владелец жил большей частью в Петербурге, где у него на Каменном острове тоже строился огромный дворец - он даже жаловался, что обе постройки его совсем разорили. К 1758 г., времени его опалы и ссылки, отделка московского дворца была еще далеко не закончена. По навету врагов Бестужева обвинили в измене и приговорили к смертной казни - отсечению головы, но императрица Елизавета, помня его прежние заслуги и то, что он был одним из возведших ее на престол, заменила казнь ссылкой в село Горетово, недалеко от Можайска, где ему было велено жить, не отлучаясь, «дабы другие были ограждены от уловления мерзкими ухищрениями состарившегося в них злодея». Екатерина II возвратила Бестужева из ссылки, специально созданная комиссия его оправдала, он даже был награжден чином генерал-фельдмаршала, но влияния на государственные дела уже не имел. Бестужев просил Екатерину купить его московский дом, и в 1764 г. его приобрели за 34 тысячи рублей в казну, а через три года подарили фавориту императрицы Алексею Орлову. Однако временщик почти не жил в нем, дворец постепенно ветшал, так что в 1778 г. его хотели даже разобрать, а материал использовать для строения Екатерининского дворца напротив, на другом берегу Яузы. В 1787 г. Слободской дворец был пожалован Екатериной другому руководителю внешней политики России - А.А. Безбородко.
Неудивительно, что перестройка пожалованного этому влиятельному вельможе дворца производилась по проекту лучшего Петербургского архитектора Джакомо Кваренги и под руководством лучшего московского - Матвея Казакова, а деревянную церковь, пристроенную к зданию дворца, проектировал Василий Баженов. В 1794 г. Безбородко писал: «Дом мой отделан и теперь в городе первый». О нем сохранились восхищенные отзывы современников - вот что, например, было написано в «Дневных записках» польского короля Станислава Понятовского, побывавшего в Москве в апреле 1797 г.: «Король осматривал дом Министра Графа Безбородки... Особенно прекрасны бронзы, ковры и стулья - последние и покойны и чрезвычайно богаты. Это здание ценят в 700 000 рублей. Граф Безбородко, который сам показывал Королю все комнаты, сказал, что он построил этот замок в девять лет. Петербургский его дом, который богатее драгоценными картинами, не может равняться с Московским в великолепии убранства; многие путешественники, которые имели случай видеть Сен-Клу в то время, когда он совсем отделан был для французской королевы, утверждают, что в украшении Безбородкина Дворца и большее пышности и более вкусу».
Только что построенный и отделанный дворец был продан Павлу I к его коронации, взамен же император отдал Безбородко «порожнее место на Яузе у Николы в Воробине», у нынешних Николоворобинских переулков, где он задумал строить с помощью того же Кваренги новый огромный дом.
В бывшем безбородкинском, а теперь Слободском дворце остановился Александр 1 летом 1812 г., во время войны с наполеоновской Францией. Залы дворца были свидетелями патриотического подъема, охватившего дворянство и купечество, щедро жертвовавших на оборону отечества. Правда, для не очень ревностных патриотов Ростопчин, московский главнокомандующий, заготовил у дворцового крыльца два крытых возка с полицейскими для препровождения в случае необходимости в места не столь отдаленные. Был приказ: «Если спросят для кого, отвечать: для тех, которых пошлют в ссылку - власти всегда надеялись на собственные меры для возбуждения патриотизма...
В дворцовом ведомстве Слободской дворец оставался до тех пор, пока не перешел в ведение Воспитательного дома. С развитием отечественной промышленности потребность в искусных мастерах стремительно возрастала, и московский Воспитательный дом решил ответить на возросший спрос. В здании дворца предполагалось разместить 300 воспитанников, будущих учеников нового ремесленного заведения при Воспитательном доме, «с тем, дабы сделать их полезными членами общества, не только приуготовлением из них хороших практических ремесленников, но и образованием искусных мастеров с теоретическими, служащими к усовершенствованию ремесел и фабричных работ сведениями, знающих новейшие улучшения по сим частям и способных к распространению оных в России».
Неизбежные перестройки во дворце были поручены ведущему тогда московскому архитектору Д.И. Жилярди. Дело в том, что Слободской дворец очень пострадал при пожаре 1812 г. и к тому же долгое время стоял без всякого употребления - крыши не было, флигели сгорели, а от центральной части остались лишь стены, и, естественно, были необходимы не только перестройки, но и основательный ремонт. В 1827 г. Жилярди представил окончательный проект, и тогда же начались работы по переустройству, закончившиеся только через пять лет. Архитектор придал зданию черты, присущие позднему московскому ампиру,- тяжеловесность, скупой декор на больших плоскостях стен. Обращает на себя внимание наиболее часто повторяемый Жилярди декоративный прием, объединяющий протяженный фасад,- ордерная арка, поддерживаемая спаренными дорическими колоннами. Центр здания отмечала многофигурная скульптурная композиция работы И.П. Витали, изображавшая единение Науки и Искусства. Здание отделяет от двора решетка, заключенная между несколькими каменными столбами, на кото-рои помещены круглые медальоны с масками и надписями, смысл которых так и остался для меня неясен.
Ремесленное училище, основанное в 1830 г., было преобразовано в 1868 г. в Императорское техническое училище, готовившее высококвалифицированные кадры инженеров-механиков, строителей и технологов. В 1930-1943 гг. училище называлось Механико-машиностроительным институтом, потом ему было возвращено исконное название, а в 1989 г. училище опять потеряло это уникальное в России название и стало техническим университетом, еще одним в числе многих образованных недавно.
От Лефортовской площади к северу отходит Малая Почтовая улица, называвшаяся Хапиловской по речке и пруду рядом. В конце XIX в. ее переименовали по почтовому двору, находившемуся недалеко от этих мест.
В начале улицы за низким двухэтажным строением стоит здание во дворе (№2), которое когда-то было великолепным дворцом, находившимся в центре богатой усадьбы. Владельцы ее были и родовитыми, и сановитыми - в 1759 г. генерал-поручик и камергер Н.А. Корф, потом статский советник Ф.Г. Швет, с 1767 г. - адмирал И.Л. Талызин, с 1780 г. - камер-юнкер князь И.П. Тюфякин, а с 1789 г. - граф Дмитрий Петрович Бутурлин. Он позднее расширил усадьбу, приобретя в 1794 г. соседний участок слева (на углу с Госпитальным переулком) у камер-советника прусского короля Генриха Никласа.
Главный дом изображен на первом известном нам плане усадьбы 1759 г., но тогда он был, вероятно, одноэтажным с мезонином, который в 1805 г. был заменен сплошным деревянным этажом. Перед домом находился парадный двор, ограниченный каменными флигелями, соединяющимися чугунной оградой с львами на воротах. По воспоминаниям сына Д.П. Бутурлина, дом был «...с пространным садом, занимал более 4 десятин, сад доходил до реки Яузы и примыкал одним боком к улице и мосту, ведущим к военному госпиталю. При доме тянулся ряд оранжерей и теплиц с экзотическими растениями».
Д.П. Бутурлин был внуком фельдмаршала А. Б. Бутурлина и крестником самой императрицы Екатерины II, пожаловавшей ему при крещении чин сержанта гвардии. Перед ним открывалась блестящая карьера, но, по словам его сына, «увлекшись в молодости либеральными теориями, вызвавшими Французскую революцию, отец умолял императрицу отпустить его в Париж, в чем она ему отказала, и за что он, рассердившись, оставил службу и переехал на жительство в Москву». Д.П. Бутурлин официально числился директором Эрмитажа, но там не появлялся, а занимался в своем доме в Немецкой слободе чтением, пополнением библиотеки и разведением редких растении - он страстно любил садоводство.
Библиотека его славилась не только в России, но и в Европе, считаясь одной из крупнейших частных библиотек. По оценке известного библиографа г.Н. Геннади, она «...была составлена во вкусе библиофилов прошлого века, с целью иметь собрание разнообразно энциклопедическое и лучшие книги по всем отраслям знаний в хороших изданиях. Многосторонность и полнота в выборе сочинений и изданий выказывает нам в графе и знатока и мудрого собирателя». Бутурлин не отдавал кому-либо книги, но если уж не мог отказать, то тут же покупал другой экземпляр и ставил вместо отданной. Он читал книги на многих языках, обладал изумительной памятью и, несмотря на то, что не выезжал из России, досконально знал топографию крупных городов Европы, чем изумлял иностранцев, рассказывая об их родных местах - они не могли поверить, что Бутурлин не бывал там.
Библиотека его, как и вся усадьба, сделалась жертвой пламени московского пожара в сентябре 1812 г. «Помню, как матушка, роясь в груде развалин и перегоревшего мусора,- писал его сын,- подбирала обломки любимых Севрских чашек, темно-синих, не прекратившихся в черный колер... В числе вещей, остававшихся в нашем доме весною 1812 года, было несколько пудов столового серебра, и если бы оно сгорело, то слитки попадались бы в пепле; но ни соринки серебра не нашлось. Это и есть одно из доказательств, что пожар сопровождался грабежом». Похоже на то, что и знаменитая библиотека была также разграблена, т.к. у московских книгопродавцев встречались позже книги из бутурлинской библиотеки.
Д.П. Бутурлин был женат на Анне Артемьевне Воронцовой, которая приходилась троюродной сестрой матери Пушкина Надежде Осиповне, и неудивительно, что Пушкины просили ее отца, графа Артемия Ивановича Воронцова, быть крестным отцом Александра Пушкина.
В 1831 г. наследники Д.П. Бутурлина продали погоревший дом и весь участок купцу первой гильдии в. А. Розанову, в 1875 г. бывшая усадьба перешла к купцам Максиму, Федору и Никите Кондрашовым, построившим в 1884 г. перед главным домом двухэтажные здания, где поместилась ткацкая фабрика. В 1887 г. они переделали главный дом с надстройкой третьего этажа по проекту архитектора И.П. Херодинова.
На левом углу Госпитального переулка и Малой Почтовой улицы (№4/1-3) в конце XVIII в. находилось владение того самого Ивана Васильевича Скворцова, «во дворе» которого, как было записано в метрической книге церкви Богоявления в Елохове, «...у жилца ево моэора сергия лвовича пушкина родился сын александр».
Семья Пушкиных после ухода с военной службы Сергея Львовича и рождения 20 декабря 1797 г. первенца, дочери Ольги, переехала в Москву. Возможно, что сначала они остановились у матери в ее собственной усадьбе в Огородной слободе, а поздней осенью 1798 г. (обычно дома снимали осенью, после летнего сезона) наняли дом в Немецкой слободе.
Он находился на участке, расположенном на углу Госпитального переулка, и принадлежал коллежскому асессору Ивану Васильевичу Скворцову, который купил его этой же осенью у своего хорошего знакомого и делового партнера купца Иосифа Булгареля. На участке стояли два одноэтажных дома - один на самом углу с Малой Почтовой, а второй по переулку, ближе к Госпитальному мосту. Здесь 26 мая 1799 г. родился Александр Сергеевич Пушкин.
Пушкины жили у Скворцова до осени этого года, когда они уехали в Псковскую губернию, откуда вернулись уже па новое место в Огородную слободу, сняв деревянный дом на углу Большого Харитоньевского переулка.
Во владении Скворцова все строения сгорели в 1812 г., через два года владелец умер, и наследники его - сыновья Александр и Осип Скворцовы - продали в 1823 г. участок купцу П.А. Янкину. К 1840-м гг. на нем было выстроено несколько деревянных жилых и нежилых строений, замененных уже в советское время - на углу Малой Почтовой было построено здание для фабрики-кухни, а по Госпитальному переулку - жилой кирпичный дом.
Главная улица Немецкой слободы носила то же название - Немецкая (с 1918 г. Бауманская). Начиналась она от перекрестка с Елоховской (Спартаковской) и Покровской (Бакунинской) улицами, и ее отрезок до Немецкого рынка, по свидетельству составителя первого московского путеводителя 1782 г. В. г. Рубана, назывался тогда Фонтанкой, или Фонтанами, по названию питейного дома «Фонтан».
С левой стороны улицу сейчас начинает большой доходный дом, который раньше имел первый номер, а после присоединения соседнего Девкина переулка к Бауманской улице - №33. Здесь, на углу с Покровской улицей, в 1833 г. купцом Петром Рахмановым было выстроено длинное одноэтажное каменное здание лавок, на месте которых архитектор И, г. Кондратенко в 1898 г. построил угловой доходный дом с модным по тем временам фасадом, обильно украшенным лепными деталями. Первая буква фамилии домовладельца выставлена им в картуше на третьем этаже фасада со стороны Бакунинской улицы и в решетке дворового проезда со стороны Бауманской улицы.
За этим домом находится вестибюль станции метро «Бауманская», открытой в 1944 г. (проект Б. Иофана и Ю. Зенкевича). За домом №35, построенным в 1902 г. (архитектор в. В. Шервуд?), в глубине проезда видны сохранившиеся строения бывшего Немецкого рынка, которые расположены в треугольнике между Ладожской и Ирининской (улица Фридриха Энгельса) улицами. Своим названием первая из них обязана кабаку «Ладога», находившемуся, по уверению первого историка московских названий А. А. Мартынова, в доме некоей Новоладожской, а название второй дано по приделу св. Ирины в Троицкой церкви на этой улице.
Нынешняя планировка рынка, на котором торговали «дровами, всякими продуктами и сеном», возможно, не старше 1792 г., когда она была утверждена тогдашним главой московской администрации генерал-аншефом А.А. Прозоровским. Сохранившиеся здесь здания относятся в основном к середине XIX в., но есть строения и начала XIX в. столетия. У вершины треугольника рыночных зданий, обращенного к Немецкой улице, находилась часовня св. Николая Чудотворца, принадлежавшая Николаевской Берлюковской пустыни, находившейся в Богородском уезде Московской губернии. Наряду с часовней на том же Немецком рынке находился и скандально известный ресторан «Амстердам» Никиты Соколова, пользовавшийся в 1860-х гг. громадной популярностью среди золотой молодежи.
В последнее время весь этот район интенсивно перестраивается старые здания сносятся и на их место ставятся типовые бетонные дома, безжалостно разрывающие живую ткань города и так резко диссонирующие с московским окружением. Отчаянными усилиями общественности спасены от вандалов немногие строения: дом Щербакова на Покровской улице и несколько зданий торговых рядов на Ирининской и в Малом Гавриковом переулке.
Самым заметным зданием здесь является построенная старообрядцами в 1911 г. церковь Покрова Пресвятой Богородицы, живописный силуэт которой виден издалека. Основной четверик увенчан шлемовидной главой, покрытой золоченой когда-то черепицей, к четверику примыкает шатровая колокольня. В церкви находился бронзовый с позолотой иконостас с великолепными иконами древнего письма XV-XVI вв. Автор проекта этого необычного здания архитектор Илья Евграфович Бондаренко, один из талантливых представителей эпохи модерна в России, проникся самим духом ушедшей древней Руси.
Сейчас это чудесное здание постепенно все больше и больше разрушается - даже несравненное искусство мастеров, построивших церковь, не выдерживает соревнования с неумолимым временем и небрежением людей. И как могло прийти в голову проектировщикам, а властям одобрить постройку еще одного* серого бетонного чудища совсем рядом с Покровской церковью? Поистине их имена, имена современных геростратов, заслуживают того, чтобы их помнили потомки...
Вернемся на Немецкую улицу. На другой стороне проезда к Немецкому рынку, в квартале между ним и Посланниковым переулком, находилось владение английского купца и банкира Якова Рованда с двухэтажными каменными палатами на углу переулка. Рованд продал этот участок 30 мая 1799 г. двум покупателям - капитану Николаю Лугинину и статскому советнику Александру Юни - и затем переселился на Большую Лубянку.
После пожара 1812 г. старинные каменные палаты банкира Рованда Уже не восстанавливались, участок надолго перешел в руки купцов, и уже в 1911 г. на углу с Посланниковым переулком было выстроено высокое и неказистое жилое здание (№43/1) по проекту Д.А. Назарова.
Сам переулок, утверждают справочники, стал так называться после того, как в нем поселился прусский посланник барон Аксель фон Мардефельт. Однако это вызывает некоторые сомнения, ибо точно известно, что он владел участком не здесь, а на Немецкой улице. Может быть, название переулка было как-то связано с Английским клубом, который в 1780-х гг. обосновался тут?
В переулке обращает на себя внимание здание (№9) с псевдорусскими деталями фасада и пятью высокими арочными окнами второго этажа. В 1880 г. на этом участке стояло каменное строение, перешедшее в собственность церкви,- там тогда поместили епархиальный свечной завод. В 1897 г. к нему по проекту архитектора В. г. Сретенского была сделана пристройка с псевдорусскими деталями декора, где в 1899 г. освятили церковь во имя святых митрополитов московских Петра, Алексия, Ионы и Филиппа.
За Посланниковым переулком на всей территории квартала, освобожденного от построек, в 1977 г. возведено оригинальной конструкции круглое (диаметром более 80 м) здание Бауманского рынка (главный конструктор Н.В. Канчели, архитекторы С.И. Никулин, Л.И. Гильбурт), которое рухнуло в 5 часов 45 минут утра 23 февраля 2006 г. и погребло под собой 65 человек. Причина этой крупной катастрофы, очевидно, заключалась в перегрузке конструкций.
На этом участке в конце XVIII в. находилось большое владение графа Алексея Григорьевича Орлова, генерал-аншефа и генерал-адмирала. В его усадьбе, на самом углу с Посланниковым переулком, стояло большое каменное здание с парадным двором перед ним, ограниченным полукруглыми флигелями. Дворец этот сгорел в пожар 1812 г. и более, как видно, не возобновлялся. Большое владение Орлова разделилось на несколько участков, и на них в 1830-1860-х гг. были построены небольшие жилые дома. В одном из них, одноэтажном особняке, в молодости жил знаменитый органист А.Ф. Гедике, женатый на хозяйке дома. Сохранились воспоминания о том, как Здесь его посещали А.Б. Гольденвейзер и С.В. Рахманинов.
Далее от Немецкой улицы отходит Кирочный (теперь Старокирочный) переулок, называющийся по иноземным церквам, стоявшим В этом переулке (Kirche - по-немецки церковь). Их там было две - лютеранская и католическая. Если к лютеранам в Московии были весьма терпимы - ведь именно из их числа в основном набирались и военные и лекари, и ремесленники, то к католикам относились недоверчиво хорошо помня попытки папы Римского покуситься на независимость православной церкви еще со времени Флорентийского собора 1439 г.
На неоднократные просьбы католиков позволить им построить в Москве церковь московское правительство отвечало решительным отказом: «Костелам римским и попам в Московском государстве быть не пригоже, потому что никогда прежде того обычая не бывало, и он, великий государь, не хочет того держати, а хочет быть по старине, а вновь тому не быть».
Только при Петре I католику генералу Патрику Гордону удалось получить разрешение построить каменную церковь в Немецкой слободе (Петра I об этом просил и римский император Иосиф). Церковь св. апостолов Петра и Павла - само посвящение говорит о многом: во имя небесного патрона русского императора - начала строиться в 1706 г. на пожертвования самого Гордона и многих католиков со всей страны. В январе 1707 г. оканчивалась внутренняя отделка. «Наша церковь так красива, что мы и не могли бы желать лучшей»,- писал современник.
В начале XIX в. здесь находилось два храма - летний, теплый, и зимний, холодный,- а при них училище. В пожар 1812 г. здания сгорели, потом был восстановлен только холодный храм. Прихожане постепенно переселялись в центр города, где для них в 1845 г. была освящена католическая церковь в Милютинском переулке, а старое церковное здание в Кирочном переулке в 1870 г. разобрали, останки там похороненных перенесли на Введенское кладбище, а надгробную плиту генерала Гордона передали в Румянцевский музей. Участок, перешедший к владельцам соседнего, углового с Немецкой улицей, был застроен фабричными зданиями.
Далее по Кирочному переулку - уродливое заводское здание (№6), закрывшее собою прекрасный памятник архитектуры - двухэтажные каменные палаты XVII в. По традиции их называют палатами Анны Монс, хотя никаких достоверных свидетельств о том, что они принадлежали царской любовнице, дочери виноторговца в Немецкой слободе, нет. Кто владел ими в то время, неизвестно, но документально подтверждается лишь то, что в середине XVIII в. палаты принадлежали некоему отставному полковнику Ознобишину, в конце того же века - иноземцу Витману, в начале XIX в. - придворному камер-фурьеру (смотрителю за дворцовой прислугой) Якову Граве. Палаты уникальны тем, что они представляют собой одинственный сохранившийся образец застройки Немецкой слободы в петровское время.
Еще далее к востоку, на углу с площадью перед Лефортовским дворцом, на месте убогих нынешних пятиэтажек, когда-то стояла лютеранская кирха, называвшаяся «Новой обедней», в отличие от «Старой», как называли москвичи лютеранскую церковь на Вознесенской улице. Новую кирху построили слободские лютеране, в основном военные, переселившиеся в Россию уже во второй половине XVII в. Часть средств на ее постройку пожаловал сам царь Петр А\ексеевич, он же в 1694 г. положил и первый камень в ее основание.
В пожар 1812 г. кирха сгорела, и на архивном плане 1819 г. она уже не показана; к 1825 г. весь большой участок уже принадлежал статской советнице М.С. Шумлянской, а позднее он был распродан по частям нескольким покупателям.
Самым представительным зданием на небольшой Лефортовской площади является дом №13. В середине XVIII в. участком, где стоит это здание, владел генерал-поручик Мартынов, в конце XVIII - начале XIX в. - генерал А.М. Нестеров. В 1832 г. участок приобрела казна, и до советской власти тут помещался Лефортовский частный дом - центр всего прилегающего района: здесь находились казармы полицейских, пожарная часть, канцелярия.
Соседом Лефортовского частного дома слева был двор живописца Франца Гильфердинга, приехавшего в Россию в конце XVIII в. из Вены и писавшего декорации к театральным постановкам в Петербурге и Москве. Рядом с двором живописца находился участок генерал-майора г.И. Моложенинова; к 1840-м гг. оба участка оказались в одних руках - купцов Селезневых. Они, вероятно, оформили заново фасад особняка (№11) постройки первой половины XIX в. В начале XX в. на объединенном участке обосновалась ящичная фабрика общества «Виктория Фанер».
Мы опять возвратились на Немецкую улицу. На ее правом углу с Кирочным переулком (№53) находилась большая усадьба, в глубине которой стоял двухэтажный дом с полуротондами на переднем и заднем фасадах. Дом этот, построенный, вероятно, в 1785-1791 гг., принадлежал в середине XVIII в. «аптекарше Устинье Францовой Наголше». От нее усадьба перешла к Роману Илларионовичу Воронцову, известному вельможе екатерининского времени. Секретарь французского посольства так описывал его: «Это полный, господин не слишком высокого роста, с довольно красивой головой, любящий удовольствия: комфорт, еду, игру в карты и деньги (ибо они доставляют ему все это)». Он не только не брезговал взятками, но прославился самым отъявленным лихоимством, почему и заслужил прозвище «Роман - большой карман».
После него владельцем стал его сын Александр Романович Воронцов, дипломат и государственный деятель, который, вероятно, был строителем дома на этом участке, по проекту архитектора Н.А. Львова (правда, в воронцовском архиве содержатся сведения о том, что автором дома был Д. Кваренги). Долгое время - почти 20 лет - Воронцов занимал пост президента Коммерц-коллегии, в которой работал А.Н. Радищев. Александр Романович был дружен с ним и оказывал помощь семье писателя после его ареста. При Павле I Воронцов, долголетний сотрудник Екатерины, оказавшись в опале, вышел в отставку, занялся хозяйством, управляя и своим имением, и имением брата, С.Р. Воронцова, посла в Великобритании. Воронцовы были в то время в числе самых богатых людей в России: в их владении числилось 232 деревни, в которых жили 27 тысяч крепостных, а земли у них было почти 300 тысяч десятин. Только годовой оброк составлял огромную по тем временам сумму - почти 150 тысяч рублей в 1800 г., а через тридцать лет он стал равен 770 тысячам.
Только с воцарением Александра I Воронцов возвратился на государственную службу, став канцлером, но в 1804 г., оттесненный молодыми политиками, членами интимного кружка друзей императора, он устранился от дел и удалился в свое владимирское имение Андреевское, где через год скончался.
А.Р. Воронцов был холостяком, и дом в Немецкой слободе перешел к его любимому племяннику, знаменитому впоследствии Михаилу Семеновичу Воронцову, о котором многие знают, к сожалению, лишь по злопыхательской эпиграмме Пушкина. Трудно вкратце перечислить заслуги Воронцова в деле развития новоприсоединенного к России южного края - Новороссии и Крыма. Промышленность и земледелие, торговля и транспорт, медицина и благоустройство, культура и градостроительство - все пользовалось его неусыпной заботой.
До 19 лет М.С. Воронцов жил в Англии, получив там блестящее образование. Приехав в Россию, он вступает в армию и в продолжение пятнадцати лет непрерывно участвует в походах и сражениях. Боевым тридцатилетним генералом он - в самой гуще событий Отечественной войны 1812 г.: в битве при Бородине Воронцов защищал Шевардинский редут и был ранен в ногу. Воронцова привезли в Москву, сюда, в дом на Немецкой улице. Его биограф, небезызвестный в летописях Москвы А.Я. Булгаков, так писал о последующих событиях: «...привезен, будучи раненым, в Москву, граф Воронцов нашел в доме своем, в Немецкой слободе, множество подвод, высланных из подмосковной его, для отвоза в дальние деревни всех бывших в доме пожитков, как-то: картин, библиотеки, бронзы и других драгоценностей. Узнав, что в соседстве дома его находилось в больницах и партикулярных домах множество офицеров и солдат, кои, за большим их количеством, не могли все получить нужную помощь, он приказал, чтобы все вещи, в доме его находившиеся, были там оставлены на жертву неприятелю; подводы же сии приказал употребить на перевозку раненых воинов в село Андреевское».
После излечения он опять отправился в действующую армию, сражался под Лейпцигом, брал Париж; позднее был генерал-губернатором Новороссийского края, наместником Кавказа, получил высший военный чин генерал-фельдмаршала. Умер М.С. Воронцов в 1856 г.
В 1820-1830-х гг. воронцовская усадьба перешла в купеческие руки. Так, в 1835 г. ее владельцем значится некий купец Христиан Цургозин, и на плане, снятом в том же году, уже нет главного воронцовского дома. В 1860-1890-х гг. купцы Бровкины и Щаповы застраивают весь участок фабричными зданиями, а перед коммунистическим переворотом в них помещается шерстопрядильная фабрика «швейцарского гражданина» Фернанда Дюфурмантеля.
Рядом с воронцовской усадьбой находилась неменьшая (дом №55-57), принадлежавшая в середине XVIII в. прусскому посланнику А. фон Мардефельту. От него усадьба перешла к Михаилу Илларионовичу Воронцову, известному государственному деятелю елизаветинского царствования. Он был пажом будущей императрицы и во время дворцового переворота в ноябре 1741 г. играл в нем ведущую роль - арестовывал правительницу Анну Леопольдовну. После успешного захвата власти М.И. Воронцову представилась редкая возможность породниться с самой императрицей: она предложила ему на выбор двух своих двоюродных сестер - графинь Гендрикову и Скавронскую. Как писал племянник Воронцова, «к счастью для него, графиня Гендрикова, любившая другого и отличавшаяся решительным и очень неприятным характером, отказалась исполнить желание императрицы. Потому ее величество женила моего дядю на графине Скавронской, с которой он жил в полном согласии».
Эта женитьба еще более сблизила Воронцова со двором. Долгое время он руководил внешней политикой России, но уже после кончины своей благодетельницы, во время очередного дворцового переворота, остался на стороне незадачливого Петра III. Воронцову пришлось подать в отставку, и он жил почти все время в тверском имении. Он был весьма нерасчетливым хозяином и, несмотря на милости Елизаветы Петровны, часто оказывался в затруднительном положении, распродавая свое имущество. Так был продан большой дворец в Петербурге на Садовой улице, и так же, вероятно, был продан дворец на Немецкой улице в Москве.
Следующий его владелец - известный меценат князь Дмитрий Михайлович Голицын - более тридцати лет был российским послом в Вене. Голицын всю жизнь посвятил коллекционированию картин, и его богатейшее собрание было завещано собирателем на основание больницы, названной его именем и построенной на Большой Калужской улице. В 1783 г. усадьбу на Немецкой улице купила графиня Екатерина Александровна Головкина, урожденная Шувалова, жена действительного статского советника Гавриила Головкина. Графиня владела этой усадьбой в продолжение многих лет - только в 1815 г. она была продана графу Павлу Шувалову, представителю еще одной славной фамилии государственных деятелей России.
Усадьба Головкиной была большой - площадь ее составляла 3484 квадратных сажени (т.е. больше полутора гектаров), в ней в глубине парадного двора стоял каменный дом, отгороженный от улицы двумя флигелями, соединенными оградой с воротами. Справа от главного дома находились обширные «хоромы, изнутри и с наружи общекатуренные», и несколько меньших, также деревянных строений. Позади всех этих зданий простирался немалый сад.
Надо сказать, что кроме этой усадьбы графине Головкиной принадлежали еще два небольших участка поблизости. Один из них, площадью немного менее 2000 м2, с несколькими деревянными строениями, примыкал к основной усадьбе сзади, а другой, примерно такой же, находился в Спиридовском (ныне Технический) переулке.
После перехода усадьбы к Шуваловым новые владельцы в 1838 г. просили разрешения возвести в глубине участка на месте старого господского дома, очевидно сгоревшего в 1812 г., новый каменный двухэтажный и также построить заново по Немецкой улице левый флигель, а правый значительно перестроить. Возможно, что все перестройки не были полностью выполнены, ибо на плане участка 1853 г. здание в глубине участка не показано. Только в конце 1860-х гг. эта когда-то барская усадьба, владельцы которой носили титулы князей и графов, перешла, как и многие другие, в удачливые купеческие руки - третьегильдейских купцов Клюгиных.
С этим участком на Немецкой улице связана история установки первой мемориальной доски, отмечавшей место рождения А.С. Пушкина. Еще в 1822 г., при жизни поэта, в книге об истории российской словесности было написано, что Пушкин родился в Петербурге: потом писали, что место его рождения - село Захарово под Москвой. Возможно, появились бы и другие предположения, если бы студент Московской духовной академии, занимавшийся в церковном архиве, не нашел запись в метрической книге церкви Богоявления в Елохове о рождении Александра Пушкина «во дворе коллежского регистратора ивана васильева скварцова у жилца ево моэора сергия лвовича Пушкина...». Стали выяснять, где жил Скворцов, и обнаружилось, что он был домоправителем графини Головкиной и квартировал в ее усадьбе. Не обратив должного внимания на то, что в метрической книге было ясно сказано «во дворе» Скворцова, т.е. на участке, ему принадлежавшем, и в обстановке всеобщей эйфории, вызванной пушкинскими торжествами по случаю открытия памятника ему, на левом из двух уличных флигелей бывшей головкинской усадьбы установили мемориальную доску, в тексте которой утверждалось, что Пушкин родился именно здесь.
Отсюда и началось путешествие пушкинской мемориальной доски. На головкинском флигеле она пробыла до 1927 г., когда переехала на другой дом по той же Немецкой улице, но в конце концов мемориальной доске предстояло совершить последнее путешествие на Малую Почтовую улицу (№4), где ей и надлежит быть.
Рядом с головкинской усадьбой, через переулок, называвшийся в конце XVIII в. «переулок к Сенату» и позднее исчезнувший, занимало целый квартал здание «Старого Сената». В начале XVIII столетия на этом участке находился «государев Почтовый двор», перешедший к князю Гессен-Гомбургскому, а от него к придворному врачу Иоанну Герману Лестоку. До приезда в Россию он служил лекарем во французской армии и попал в свое новое отечество в числе нанятых Петром I «потребных для России людей». После кончины Петра Екатерина I назначила его лейб-хирургом и указала состоять при особе цесаревны Елизаветы Петровны. Лесток, веселый, услужливый, привлекательный, приобрел доверие цесаревны, отнюдь не чуждой радостей жизни. Как писал его биограф, «он был жив и резв до последних дней жизни, крайне беззаботен и вовсе невоздержан на язык». После внезапной смерти императора Петра II в 1730 г., когда прекратилась прямая мужская линия династии Романовых, Лесток склонял Елизавету предъявить свои права на престол - ведь она была родной дочерью Петра Великого. Но это осуществилось в 1741 г., когда задуманный приближенными Елизаветы переворот совершился в ночь на 25 ноября. Лесток был в числе главных действующих лиц: «Все это дело лежало на нем; он исполнил его... чрезвычайно ветрено и неосторожно, но весьма удачно». С тех пор Лесток занял видное положение при дворе новой императрицы, но широкие привычки и беззаботность подвели его. Лесток оказался тесно связанным с французским двором, который через посла в России переводил ему регулярную пенсию в 15 000 ливров. Были перехвачены и расшифрованы его депеши с нелестными отзывами о Елизавете Петровне, и в 1748 г. Лестока арестовали. Его обвинили в измене и в преступных сношениях с представителями иностранных держав: «...дерзновенно имел конфидентное обхождение и с ними сочинил общую партию». Приговорили Лестока к ссылке в Охотск (Елизавета смягчила наказание, и он доехал только до Углича) и конфискации имущества: «Движимое и недвижимое помянутого Лестока имение все без остатку отписать на Ея Императорское Величество».
«Лештоков дом» в Немецкой слободе также перешел в казну, и его после пожара начали в 1753 г. перестраивать для размещения там Сената. Елизавета подолгу жила в Москве, и здесь же находились некоторые высшие правительственные учреждения, для которых подыскивались подходящие здания в городе. Главной резиденцией императрицы был Головинский дворец в Лефортове, и посему Сенат надобно было поместить поблизости. Дом Лестока переделывал в 1753-1757 гг. ведущий московский архитектор князь Дмитрий Ухтомский: к прямоугольному старому зданию, стоявшему в глубине двора, он пристроил перпендикулярно два боковых корпуса и соединил их с домом вытянутыми переходами. В плане новый дворец стал похожим на усадьбу с большим парадным курдонером и парком со стороны заднего фасада, типичную для более позднего периода развития русской архитектуры. Внешне же это был барочный дворец с обильным пышным декором - множеством ваз, статуй, колонок, круглых окон-люкарн, балясин, картушей. Еще в 1763 г. Сенат занимал это здание, а позднее в нем находилась Канцелярия конфискации.
В начале XIX в. дворец принадлежал цесаревичу Константину, второму сыну императора Павла. В пожар 1812 г. дворец сгорел и был отдан отделению Московского кадетского корпуса для маленьких кадетов, открытого там в 1830 г, С 1867 г. тут размещалась военная учительская семинария, с 1885 г. - Троице-Сергиевский резервный батальон, а с 1911 г. - Фанагорийский полк. По рассказам современников, полк попал сюда совершенно случайно. Как-то Николай II в беседе с командующим Московским военным округом спросил его, где размещается прославленный Фанагорийский полк. Командующий, думая польстить царю, ответил: «Конечно, в Москве»,- хотя тот в продолжение 20 лет стоял в Ярославле - вот и пришлось срочно переводить фанагорийцев в Москву. До большевистского переворота над портиком здания можно было увидеть надпись: «II-й Гренадерский фанагорийский генералиссимуса князя Суворова Его Императорского Величества Великого князя Дмитрия Павловича полк», а перед самим зданием, в саду, стоял бюст прославленного полководца.
Возвратимся теперь к началу Немецкой улицы. На ее четной стороне обращает на себя внимание здание с тонкими лепными украшениями и полуротондой в центре (№38). У искусствоведов оно зовется «домом Карабанова», по фамилии владельца - бригадира Федора Леонтьевича Карабанова, купившего этот дом в 1790 г. у жены бригадира В.В. Енгалычева. На этом месте еще в 1760-х гг. находились три небольших участка - первогильдейского купца Петра Никласа, мундкоха (т.е. придворного служителя, заведующего кухней) Михаила Любимова и вдовы купца Томаса Янсена, которые были приобретены содержателем шелковой мануфактуры Андреем Наврозовым. Возможно, что именно он, богатый купец и фабрикант, построил этот особняк в 1780-х гг. Из Карабановых, владевших особняком, наиболее известен сын бригадира Федора, майор Павел Карабанов, прославившийся в Москве замечательной коллекцией разных редкостей.
Уже в самом начале XIX в. - в 1801 г. - здание перешло к вдове богатого заводовладельца Ивана Яковлева-Собакина и в продолжение XIX в. не подвергалось значительным перестройкам. До советской власти здание принадлежало Н.А. Занковскому, владельцу фирмы «ЭНЗЕ», производившей техническую новинку того времени - фотографические пластинки. Правда, не надеясь особенно на благоприятную конъюнктуру в торговле этими новомодными предметами, фирма занималась еще и такими товарами устойчивого спроса, как готовое платье и ювелирные изделия.
Недалеко от «дома Карабанова» в тени разросшихся деревьев прячется небольшой памятник - прямоугольный постамент с изваянной скульптором Е.Ф. Белашовой головой юного Пушкина (1967 г.). Позади памятника - типовое школьное здание постройки 1936 г., на стене которого находится мемориальная доска со следующей надписью: «Здесь был дом, в котором 26 мая (6 июня) 1799 г. родился Пушкин». Доска была перенесена сюда с флигеля дома №57 на дом №40 (тогда он имел №10), стоявший по красной линии Немецкой улицы, а потом на здание школы. Но, несмотря на столь категоричный текст, начертанный на граните, дом, в котором, как предполагалось, родился Пушкин, находился отнюдь не на месте школы. Еще до советской власти раздавались голоса, ратовавшие за перенос мемориальной доски с дома №57 ввиду того, что в метрической записи было вполне ясно записано, что Александр Пушкин родился «во дворе» И.В. Скворцова, т.е. в доме, находившемся на его собственном участке. Для обоснования переноса было необходимо найти документ, подтверждающий право на владение Скворцовым собственным земельным участком. Такой, казалось бы, нашли: выяснилось, что он приобрел участок по Немецкой улице, на месте современного дома №40. Однако покупка эта состоялась 15 июля 1799 г., т.е. более чем через полтора месяца после рождения Пушкина, и, следовательно, во время совершения метрической записи он ему не принадлежал. Несмотря на это несоответствие, доску все-таки перенесли на дом №40; и открыли 6 июня 1927 г. во время торжественного митинга, посвященного 128-й годовщине со дня рождения поэта. С тех пор мнение о том, что Пушкин родился именно здесь, постепенно утвердилось и, несмотря на то что оно не было обосновано документально, сделалось общепринятым.
Теперь несколько слов об истории участка №40 по Немецкой улице. Он принадлежал Якову Рованду, тому самому английскому банкиру, который владел большими каменными палатами напротив. В те времена для богатых владельцев было в обычае приобретать недалеко от основной усадьбы небольшой участок земли, на котором стояли избы для солдатского постоя, где жили дворовые, находились амбары с различными домашними запасами, отхожие места, погребы и другие хозяйственные строения. Вот такой двор (нынешний №40) Рованд приобрел в 1771 г. у душеприказчиков золотых дел мастера Ивана Абрамовича Ориота. В 1799 г. Яков Рованд решил распродать свои владения в Немецкой слободе и переехать в другую часть города, на Большую Лубянку. Он 15 июля 1799 г. продал Ивану Васильевичу Скворцову небольшой хозяйственный участок, в котором искатели места рождения Пушкина помещают его колыбель.
Состояние построек на участке требовало ремонта, и перед зимним сезоном Скворцов просил выдать ему разрешение «старые разные строения починкою исправить и кровли перекрыть все тесом». К прошению прилагался план участка, на котором были изображены два небольших деревянных строения по улице, вероятно, избы дворовых, и одно каменное (в таких обычно были кладовые) в глубине.
Сам Скворцов вскоре продал этот участок - уже в декабре 1800 г. он стал принадлежать купцам «Василью большому и Василью меньшому Андреевым детям Злобиным», позднее «московской купеческой жене» А.В. Щекиной, уступившей его в 1846 г. мещанину З.В. Ананьеву, который в следующем году построил по улице (там. где когда-то стояли деревянные постройки Скворцова) двухэтажный дом.
Ближайшей к хозяйственному участку банкира Роланда была большая усадьба (№42-46) на углу Лефортовского переулка с каменным жилым домом по линии Немецкой улицы. В 1792 г. она была приобретена у вдовы генерал-майора В.И. Черткова тайным советником Афанасием Николаевичем Зубовым и принадлежала ему до 1818 г., кода он уступил этот участок с «обгорелым каменным домом» генерал-лейтенанту барону г.В. Розену, а тот через два года перепродал его мещанке Авдотье Филипповой. В 1874 г. владелец этого участка Ю.И. Клейненберг по собственному проекту перестроил старые дома, включив их в существующее трехэтажное здание под №44.
В 1820-х гг. усадьба разделилась на три части (старые №№12, 14 и 16, а современные №№42, 44 и 46), на которых во второй половине XIX в. были построены небольшие доходные дома с торговыми помещениями на первом этаже и недорогими квартирами на верхних. В самом Лефортовском переулке (№8, во дворе) сохранилось здание старообрядческой Никольской церкви, выстроенное в 1912 г. архитектором Н.Г. Мартьяновым.
За Лефортовским переулком, который в начале XIX в. носил название «Плетешки», находился участок, также поделившийся в послепожарное время на три части, из которых две выходили на Немецкую улицу. Принадлежали они незнатным и небогатым владельцам и были застроены небольшими зданиями также во второй половине XIX в. Перед переворотом октября 1917 г. владельцем дома №48 был купец второй гильдии Иван Зотов, а №50 - провизор Юлий Мартинсон.
Далее мы выходим к Аптекарскому переулку, получившему название от одной из первых московских частных аптек, основанной по указу Петра I в 1701 г. Ранее, до этого указа, аптеки были только казенные и обслуживали царский двор. Новые аптеки предписывалось открывать «на больших проезжих и пространных и многолюдных улицах без всякого утеснения... виноградного и иного какого нелекарственного питья в тех аптеках не держать». Первая привилегия на открытие, как тогда говорили, «партикулярной» аптеки была выдана Готфриду Грегориусу в Ново-Немецкой слободе.
На углу Аптекарского переулка и Немецкой улицы, там, где в конце XVIII в. был двор с каменными строениями и сад графа Михаила Мусина-Пушкина, сейчас стоит жилой трехэтажный дом (№50). построенный в 1893 г. по проекту архитектора Л. Херсонского.
В самом Аптекарском переулке обращает на себя внимание краснокирпичный с белыми деталями отделки дом под №5/21, который строился в 1903 г. владельцем участка купцом Ф.Л. Деминым по проекту архитектора в. Пиотровича, а и 1905 г. надстраивался четвертым этажом. Интересно, что под правой частью этого дома лежит кирпичная труба, в которую перед постройкой был заключен тот самый ручей Кукуй, который являлся когда-то границей старинной Немецкой слободы.
Весь квартал по Немецкой улице между Аптекарским и следующим - Денисовским - переулками был занят одной большой усадьбой, составившейся в начале XIX в. из двух - графини Е.В. Литты (ближе к Аптекарскому) и генерал-майора М.Я. Ламакина (на углу с Денисовским переулком). Значительно раньше - в конце XVII в. - на последнем участке стояла голландская реформатская церковь, отчего часть Денисовского переулка между Большим Демидовским переулком и Немецкой улицей долгое время называлась Голландским переулком.
Голландцы составляли немалую часть населения Ново-Немецкой слободы, и им в 1694 г. было позволено построить свою церковь, каменное здание которой вмещало около 200 человек. Есть сведения, что в ней был похоронен Франц Лефорт. В 1812 г. церковь сгорела, участок и ее обгорелое здание было продано генерал-майору М.Я. Ламакину.
На Немецкой улице оба участка - Литты и Ламакина - в 1830-х гг. приобретает купец В.И. Щапов, прикупает к ним еще землю по переулку и заводит здесь текстильную фабрику. Для нее в 1897 г. архитектор г.А. Кайзер возводит по Денисовскому переулку большой краснокирпичный фабричный корпус, а для самого владельца на углу с Немецкой улицей Ф.О. Шехтель в 1884 г. строит особняк (№58). На стене этого особняка - мемориальная доска с надписью: «Здесь 31 (18) октября 1905 г. был злодейски убит агентом царской охранки член Московской организации большевиков Николай Эрнестович Бауман».
В советской время фабрика Щаповых стала называться бумаготкацкой фабрикой имени героя труда Осипа Звонкова, а сейчас это фабрика «Красная швея».
Денисовский переулок берет свое начало от перекрестка с Токмаковым переулком и далее пересекает Доброслободскую улицу, где у ручья Кукуй когда-то стояли Денисовские бани, получившие свое название по фамилии владельца. В некоторых справочниках по именам московских улиц утверждается, что Денисовский переулок получил свое название от имени знаменитого драматурга Дениса Фонвизина, жившего в нем. Однако это утверждение не выдерживает критики: в Москве, да и не только в ней, улицы назывались не по именам, а по фамилиям наиболее известных домовладельцев. Д.И. Фонвизин никогда не имел дома здесь. Но он действительно жил в этом переулке, правда, очень недолго - в продолжение примерно 10 месяцев в 1791-1792 гг., снимая дом (№13) некоего «почтамтского сержанта» Шмелева. Этот дом сохранился, он стоит у перекрестка с Доброслободской улицей. В Денисовском переулке разносились соблазнительные запахи - тут находилась не очень большая, но хорошо известная в Москве «паровая фабрика кондитерских товаров Ивана Павловича Яни» (дом №30). Сам владелец, грек по национальности видимо, привез из Греции много рецептов сладостей, и его кондитерские в Солодовниковском и Лубянском пассажах были полны покупателей.
В начале XIX в. на месте его владения находились два участка, заключенные между тремя переулками - Гарднеровским, Большим Демидовским и Денисовским. Один из них принадлежал генерал-майору А.А. Волкову, начальнику московского корпуса жандармов с 1826 г., доносившему в Петербург о поведении Пушкина. Он был женат на одной из сестер Римских-Корсаковых Софье Александровне - об этой семье увлекательно написал М.О. Гершензон в «Грибоедовской Москве». На участке Волкова в 1817 г. стоял торцом к Денисовскому переулку большой деревянный дом с мезонином.
Другой участок, вошедший позже в состав фабричного, выходил на Большой Демидовский переулок и принадлежал коммерции советнику А.А. Кригеру. Оба эти участка и приобрел в 1880-х гг. И.П. Яни или, как он писался тогда, Яни Панайот, чтобы возвести там несколько фабричных зданий. В 1903 г. его наследница выстроила себе двухэтажный особняк с угловым эркером, увенчанным небольшим куполом. Эту работу архитектора Л.Ф. Даукша и сейчас можно видеть в Денисовском переулке.
Напротив бывшей кондитерской фабрики в том же переулке стоит торцом к красной линии застройки интересный особняк (№23). История его неясна - возможно, что его к 1817 г. выстроил на значительно более старом основании подпоручик С.Г. Савин (вероятно, именно его герб изображен в тимпане фронтона).
В Денисовском переулке сохранился нарядный жилой дом (№23), выстроенный в 1893 г. по проекту архитектора в. Рудакова.
Название следующего переулка - Гарднеровский - сохранилось с XVIII столетия, когда участком под №58 владел англичанин Фрэнсис Гарднер, известный своей первой в России частной фарфоровой фабрикой, открытой в 1766 г. в селе Вербилки Дмитровского уезда. Ф. Гарднер приехал в Россию в 1746 г. и вначале торговал лесом, а потом, накопив необходимый капитал, взялся за новое и тогда даже несколько таинственное дело: секрет производства фарфора еще недавно тщательно охранялся и составлял государственную тайну.
Гарднеровская фабрика завоевала славу одной из лучших в России: как сообщал в 1801 г. «Географический словарь Российского государства», фабрика «...работает фарфоровые кофейники, чайники и прочие всякие вещи с таким искусством, что и саксонскому мало в чем уступит». Славились известные гарднеровские орденские сервизы, сделанные на заказ,- особенно Владимирский, состоявший из 140 кувертов и стоивший тогда умопомрачительную сумму 15 тысяч рублей. Известны по всей России были и гарднеровские фигурки, представлявшие в миниатюре российские типы.
Завод наследников Гарднера в Вербилках в 1892 г. вошел в «империю» М.С. Кузнецова, монополизировавшего почти все производство фарфора и фаянса в России и активно выходившего на иностранный рынок.
Основатель династии Гарднеров был и основателем знаменитого Английского клуба в Петербурге, имевшего позднее достойного продолжателя и соперника в лице московского Английского клуба.
К сожалению, историю первой русской частной фабрики мы знаем мало: в имении Гарднеров недалеко от Дмитрова хранились исключительно ценный архив и прекрасная коллекция фарфора, но после коммунистического переворота архив сожгли в печке, а коллекция бесследно исчезла - приехал человек с мандатом из Москвы и все увез в неизвестном направлении.
Бригадирский переулок получил название по военному чину одного из местных владельцев (бригадир был выше полковника, но ниже генерал-майора; в 1799 г. Павел I упразднил этот чин). Между Гарднеровским и Бригадирским переулками в конце XVIII в. находилось большое владение графини Скавронской. Породниться с этой фамилией стремились многие, несмотря на то что древностью и знатностью Скавронские похвастаться не могли. Дело в том, что по происхождению своему императрица Всероссийская Екатерина I была, возможно, дочерью литовского крестьянина Скавронского, и после того как эта, по словам историка В.О. Ключевского, «привенчанная иноземка, простая мужичка темного происхождения», стала женой Петра, тут же были найдены ее родственники-дворяне, которым были даны поместья и титул графов Скавронских.
В конце XVIII в. на большом участке по красной линии улицы стояли деревянные хоромы с деревянными же флигелями на углах обеих переулков. Все строения сгорели в пожаре 1812 г., и участок еще долго не застраивался - в 1833 г. здесь числилась «пустопорожняя земля графа Алексея Григорьевича Бобринского». В 1835 г. новая владелица, мещанка Авдотья Мухина, строит скромный двухэтажный дом, а позднее участок делится на две части, и на левой, на углу с Бригадирским переулком, инженер-механик в. В. Зворыкин возводит жилой дом-особняк в 1905 г. (№66).
Рядом, через Бригадирский переулок, в конце XVIII столетия находился дом профессора Московского университета Иоганна Шадена, начавшего преподавание вскоре после основания университета в 1756 г. и проработавшего в нем 41 год. Он был ректором университетских гимназий, читал «нравственную» и «критическую философию», преподавал греческий и латинский языки и, как гласило объявление в «Московских ведомостях», «показывал также Греческия и Римския древности и введение в свободные науки, и охотникам Нумизматику и Геральдику и другие к тому принадлежности».
Профессор Шаден содержал пансион, в котором учительствовал он сам и приходящие преподаватели. По рассказам, у него в доме находилась большая библиотека, занимавшая три комнаты, где все стены от пола до потолка были уставлены полками с книгами, которые можно было читать, не спрашивая. В его пансионе учились Н.М. Карамзин, П.П. Бекетов, Д.И. Фонвизин. Последний так вспоминал о Шадене: «Сей ученый муж имеет отменное дарование преподавать лекции и изъяснять так внятно, что успехи наши были очевидны...». Шаден скончался в 1797 г., и на его участке, где стояли деревянные здания, позднее, уже после пожара 1812 г., построили на углу с Бригадирским переулком двухэтажный каменный дом (№68), надстроенный и увеличенный в конце XIX столетия.
От Немецкой улицы отходят два переулка, которые своими названиями напоминают о лютеранских церквах - кирхах: Старокирочный и Новокирочный; Тем, кто давал эти названия, было и невдомек, что надо было бы назвать как раз наоборот, ибо в Старокирочном находилась новая кирха, а в Новокирочном - старая, построенная первой в Немецкой слободе.
Новокирочный переулок - последний перед перекрестком с Вознесенской улицей (улица Радио). Он проходит позади производственных зданий ЦАГИ, т.е. Центрального аэрогидродинамического института, который в 1920-х гг. обосновался во владении старой лютеранской кирхи (см. главу «Гороховое поле»). От многочисленных строений, окружавших ее, осталось лишь здание реального училища, выходящее на Новокирочный переулок (№4) и состоящее из трех разновременных частей. Самая старая - крайняя правая, показанная на плане 1835 г. (возможно, она значительно старше), потом к правой части было пристроено самое большое здание со стрельчатой аркой в центре, возведенное по проекту архитектора Августа Вебера в 1877 г., и уже в 1904 г. к нему пристроили здание слева - проект Т.Я. Бардта.
Напротив училища стоит одноэтажное строение (№5) с мезонином, появившееся здесь, вероятно, вскоре после пожара 1812 г. Непосредственно за ним находится особняк со сложными очертаниями фасада, выстроенный в 1904 г. архитектором С.В. Красильниковым для почетного потомственного гражданина П.И. Чернышева. На угловом с Большим Демидовским переулком участке теперь строят заново, заменяя новым строением особняк начала XIX в., показанный на плане местности 1820 г. на участке некоего «иностранца Карла Федорова сына Ратхина». Еще одно переделанное здание находится по Бригадирскому переулку (№6): оно в основе своей представляет собой дом, принадлежавший, как было написано на плане 1827 г., «отставному гусару Якову Готшалку».