Лефортово
Лефортово - один из самых интересных районов старой Москвы как с архитектурной точки зрения - немало первоклассных памятников находятся здесь,- так и с исторической - Лефортово и окружающие его места оказались тесно связанными с важнейшими событиями российской истории.
В конце XVII в. на пустынном тогда левом берегу реки Яузы Петром I были построены дома солдатского полка регулярного строя, первенца русской армии. Это место так и называлось - Лефортовская солдатская слобода, по фамилии одного из ближайших сотрудников и друзей молодого царя, выходца из Швейцарии Франца Лефорта.
Рядом с солдатскими и офицерскими домами была построена слободская приходская Петропавловская церковь. Сначала - с 1689 г. - она была деревянной, а в 1711 г. построена в камне: дата эта была вырезана на кресте, находившемся когда-то в церкви, но исчезнувшем еще до большевистского переворота. Церковь - пятиглавая на четверике, с трапезной и шатровой колокольней, сохранилась до наших дней (Солдатская улица, 4). В ней находятся чтимые иконы «Нерушимое стено» и св. Пантелеймона. Следует осмотреть южный портал: он, возможно, существенно старше самой церкви Любопытно отметить, что на другом конце Москвы, у Арбата, стоит близнец ее - церковь Спаса Преображения на Спасопесковской площадке. Своего рода типовое строительство!
Недалеко от церкви на Госпитальную площадь выходят строения старейшего в Москве медицинского учреждения Военной гошпитали, основанной по указанию Петра I на обширном участке у берега Яузы для «лечения болящих людей».
Исполнителем своего предначертания Петр выбрал доктора Николая Бидлоо, голландца, которого пригласил приехать в Россию русский посол в Амстердаме А.А. Матвеев: «Я слышал у больных, что зело человек искусный»,- писал он. Бидлоо получил блестящее образование и пользовался славой прекрасного врача. В Москву он приехал в 1702 г. и стал личным врачом Петра, разъезжая с непоседливым царем по всей России. Вскоре Бидлоо поручили заняться созданием госпиталя и школы при нем. Он составлял строительные планы и чертежи и наблюдал за строительством: «Свое призвание и честь,- писал Бидлоо,- я искал в практической медицине, в то же время проявлял склонность к различным искусствам и наукам, таким как живопись, рисование, музыка, математика, геометрия, архитектура». Деревянное здание госпиталя было открыто в 1707 г., когда, по свидетельству Бидлоо, «впервые несколько больных в тот же день приведено». Позднее в госпитале лечилось одновременно до 200 человек. При госпитале устроили и ботанический сад с лекарственными растениями и тогда же открыли Медико-хирургическую школу, первый выпуск которой был в 1712 г. В этой школе состоялось одно из первых русских театральных представлений.
Сам Бидлоо жил рядом с госпиталем. «По челобитью дохтурскому» Петр I пожаловал ему большой участок - площадью 240 квадратных саженей (около 1100 кв. метров) у самой Яузы, «подле госпитального двора... владеть ему дохтуру и жене его и детям впредь бесповоротно и всякое строение, какое ему надлежит строить, и потом ему на ту землю дать из Монастырского приказу данную».
В апреле 1721 г. в одну ночь госпиталь сгорел, и Бидлоо принялся хлопотать о постройке на этот раз уже каменного здания, на что требовалась большая сумма денег. Синод, которому направил свои расчеты Бидлоо, обратился к самому Петру: «И толикое число ему давать ли? И строение какое строить? И из каких доходов?» Резолюция Петра была решительной и короткой: «Давать и строить».
Постройка большого каменного здания госпиталя началась в 1723 г. и по одним сведениям окончилась в 1727 г., а по другим - еще в 1728 г. производились работы по его достройке. Николас Бидлоо руководил госпиталем и школой до своей кончины в 1735 г.
Здание госпиталя сохранилось - оно выходит к берегу Яузы и стоит параллельно ему: если войти в ворота, ближайшие к Госпитальному мосту, то оно будет справа. В 1975 г. в Голландии была издана книга Д. Виллемзе под названием «Неизвестные рисунки Николаса Бидлоо, директора первого русского госпиталя», в которой опубликован, в частности, «Вид моего сада с прилегающим госпиталем». Изображенное там здание госпиталя очень напоминает существующее ныне - та же полуротонда в центре его, портики по обеим сторонам...
Конечно, здание перестраивалось и, вероятно, неоднократно, ведь оно пережило один из самых жутких московских пожаров, от которого выгорел почти весь город: «Имелася Московская гошпиталь близь Немецкой слободы, которая сего 1737 года Мая 29 дня от Москвы по случившемуся превеликому пожару вся сгорела...» Как было сообщено в рапорте, «от переменной погоды и великого вихря деревянное строение згорело, а также и каменное не мало повреждено...».
После всех этих разрушений начался ремонт зданий госпиталя. По описи, произведенной после пожара, на участке стояли «палаты каменные» с церковью Воскресения Христа, здание палат было увенчано статуей Милосердия. Кроме основного, на госпитальном дворе находились еще несколько строений. В одном из них помещались «болящие», другое было «столовой дохтурской, в которой учит учеников», а рядом стояла «светлица, где живут ученики».
Со временем в госпитале стало так много больных и раненых солдат и офицеров, что Синод, под управлением которого находился госпиталь, с охотой передал в 1755 г. его Военной коллегии. Он тогда стал называться Морским сухопутным генеральным госпиталем и с тех самых пор числится в военном ведомстве. При передаче была произведена опись, и тогда стало ясно, что госпиталь находился отнюдь не в блестящем состоянии: так, например, статуи на крыльце, представляющие «любовь с купидою, при ней журавль, выкрашены краскою дымчатой, головы нет, а нога отломлена...».
В 1797 г. после коронационных торжеств император Павел I посетил госпиталь, который произвел на него такое удручающее впечатление, что он немедленно распорядился выдать средства на его поправку, в том числе на возведение новых строений. Здание госпиталя, одно из лучших произведений архитектуры классицизма в Москве, было построено в 1797-1802 гг., как считается, по проекту архитектора И. в. Еготова. По линии Госпитальной улицы возвели прекрасное сооружение с торжественным центром, выделенным портиком со спаренными колоннами композитного ордера, поставленными перед неглубокой лоджией; протяженное здание умело расчленено небольшими ионическими портиками и декорировано изящными скульптурными композициями по сторонам главного портика.
Обращенный к Госпитальной площади другой корпус госпиталя - работа архитектора Ф.М. Шестакова 1830-х гг. - значительно более сдержан по декоративной обработке фасадов.
Напротив здания Военного госпиталя по Госпитальной улице стоят несколько двухэтажных домов. Они уже ждали смертельного удара молота: через них и далее через Лефортовский парк предполагалось провести третье транспортное кольцо и тут уже должны были реветь десятки тысяч автомашин, но... произошло чудо. Общественность встала на защиту Лефортова, и огромная машина разрушения, снабженная средствами, техникой, людьми, готовыми выполнить приказ, остановилась. Был разработан новый проект прокладки трассы по длинному подземному туннелю.
В конце XIX - начале XX в. на Госпитальной улице создавался крупный благотворительный центр. Средства на строительство богаделен, домов с бесплатными и дешевыми квартирами предоставляли частные лица, а земельные участки - дворцовое ведомство, которому принадлежал Лефортовский парк.
Если идти от Госпитального моста вверх по улице, то с правой стороны стоит трехэтажное здание (№4) с выделенным четырьмя полуколоннами и трехчастным окном центром - это дом дешевых квартир «имени Антона Дмитриевича и Григория Антоновича Шелапутиных», построенный в 1913 г. архитектором И.Е. Бондаренко на средства, вероятно, самого крупного московского благотворителя начала XX в. П.Г. Шелапутина. Далее здание (№6), оформленное с использованием мотивов русского зодчества: контрастное сочетание красного и белого цветов, сочные наличники, кокошники, ряды ширинок. К сожалению, оно потеряло украшавшую его башенку, стоявшую когда-то над правым ризалитом. Это здание было выстроено архитектором И.П. Машковым в 1903 г. в память Романа Романовича Мак-Гилла, на средства, завещанные его вдовой, богатой благотворительницей Джейн Мак-Гилл. За этим домом прежде стояло деревянное здание первого из благотворительных домов здесь - «Мальцевского» для вдов и сирот, на 46 квартир, построенного в 1882 г. архитектором М.А. Арсеньевым; далее следует двухэтажный дом (№10, 1901 г.), также с псевдорусским декором и также построенный И.П. Машковым, - «Горбовский» дом. За ним пустырь - здесь находились деревянный «дом для бедных в Александровском убежище для вдов и сирот», или «Гедеоновский», на 18 квартир, построенный в 1886 г., и «Молчановская богадельня» для призрения престарелых женщин; и, наконец последнее в этом ряду здание, выстроенное на пожертвованные А.М. Хрущевой 67 тысяч рублей (№14, 1909 г., архитектор С.Д. Милославин), предназначалось для вдов и сирот офицеров, убитых во время Русско-японской войны.
За этими домами, в глубине находятся несколько строений, числящихся по 1-му Краснокурсантскому проезду, в одном из которых (№3/5, корпус 9) жил до своей кончины в 1989 г. бывший хранитель Литературного музея В.С. Попов, прекрасный знаток русской живописи, Москвы и в особенности истории московских церквей. Он был арестован по ложному обвинению, провел много лет в чекистской тюрьме и получил там болезнь ног - в последние годы не мог выходить из своей квартиры.
На Госпитальной площади, напротив зданий Военного госпиталя, образующих одну из сторон ее, за зеленью разросшихся деревьев «находится также медицинское учреждение - Городская клиническая больница №29, где находилась известная когда-то Александровская община «Утоли моя печали», основанная княгиней Натальей Борисовной Шаховской.
Нам хорошо известно имя матери Терезы, основательницы добровольной организации, посвятившей себя делу милосердия, но кто из наших современников помнит имя княгини Шаховской, создавшей в России в позапрошлом веке общину сестер милосердия, трогательно называвшуюся «Утоли моя печали».
Наталья Борисовна Шаховская происходила из старинной родовитой семьи. Отец ее Борис Антонович Святополк-Четвертинский в чине обер-шталмейстера долгое время управлял московским конюшенным двором и жил невдалеке от церкви священномученика Антипия «что близ конюшен», в так называемом «шталмейстерском доме» (он сохранился в Малом Знаменском переулке, 7, но в ужасающем состоянии, полуразвалившийся, удерживаемый лишь громадными железными обручами).
Муж Натальи Борисовны, князь Дмитрий Федорович Шаховской, серпуховский уездный предводитель дворянства, был сыном декабриста Федора Петровича Шаховского и княжны Натальи Дмитриевны Щербатовой.
После кончины Дмитрия Федоровича его вдова (ей было тогда 47 лет) решила посвятить свою жизнь страждущим - пример «святого доктора» Федора Гааза сыграл тут решающую роль. Она рассталась с прежней жизнью, поселилась в гаазовской больнице в Малом Казенном переулке и стала ухаживать за больными. Постепенно к ней присоединились и другие сердобольные, основавшие общину сестер милосердия, названную «Утоли моя печали». В 1872 г. княгиня Наталья купила на Госпитальной площади большое владение с несколькими зданиями, которые она безвозмездно передала общине, и пожертвовала ей же имение под Серпуховом.
Община начала обстраиваться на новом месте - в 1874 г. построили трехэтажный корпус, выходящий на Госпитальную площадь (архитектор П.И. Иванов), с церковью иконы Богоматери «Утоли моя печали», в 1894 г. по проекту архитектора И.И. Поздеева возвели рядом большое здание Больницы-приюта св. Александры. По проекту того же архитектора во дворе общины была построена на средства купца И. А. Меньшикова церковь в честь Обновления храма Воскресения Христова, освященная 14 октября 1903 г.
В конце XIX в. в общине насчитывалось 240 сестер милосердия, работали больницы (в том числе психиатрическая, директором которой с 1887 по 1894 г. был знаменитый ученый Д.А. Корсаков), несколько приютов, в частности для девочек, оставшихся сиротами, которые готовились стать городскими и сельскими учительницами.
Во время Русско-турецкой войны отряд сестер милосердия во главе с самой княгиней Натальей отправился на фронт. Они работали там самоотверженно, в самых тяжелых условиях, отдыхая в сутки не более трех часов.
Община «Утоли моя печали» постепенно приобрела всероссийскую известность. Как писал публицист А. в. Амфитеатров, «сестрица идет в Общину с клятвою - жалеть всех, кроме себя самой». Только за первые 10 лет, прошедших от времени основания общины, уходом сестер милосердия воспользовались более 30 тысяч больных. Просьбы прислать сестер поступали со всех концов огромного государства.
Княгиня Наталья Борисовна жила в так называемом «доме начальницы». Он сохранился и находится на углу Госпитальной площади (№2) и Солдатской улицы, выходя на нее своим фасадом. Ранее утверждалось, что он принадлежал графу Алексею Орлову, но никаких документальных свидетельств, подтверждающих это, не обнаружено. Дом принадлежал богатым купцам Матвеевым, которые, согласно легенде, после московской чумы 1771 г. скупили почти все дома тут. Их дом, возможно, построен в конце XVIII в., и в состав этого здания входят две палаты, находящиеся с юго-восточной стороны,
которые могут датироваться 80-90-ми гг. XVIII в. Уже в первые годы XIX в. к ним делается пристройка с южной стороны. После пожара 1812 г. на еще более расширенном участке владельцы строят дом, по сути дела, заново начали строить, и закончили его к 1826 г. В июне 1834 г. в Лефортовской части случился большой пожар, после которого деревянный этаж этого дома заменяется каменным, и тогда изменяются интерьеры.
Дом этот был недавно отреставрирован, восстановлена красивая отделка вестибюля, трех больших колонных залов с лепными карнизами и расписными плафонами.
За зданиями общины - одно из старейших московских кладбищ - Введенское, или Немецкое (Наличная улица, 1). Первое название произошло от местности Введенские горы, названной так по близлежащему селу, в котором стояла церковь Введения; а «горы», или скорее небольшие холмы, возвышались у берегов речки Синички, протекавшей через Синичкин пруд (сейчас он засыпан, но в 1920-х гг. еще существовал). Немецким же кладбище было названо потому, что недалеко от него находилась Немецкая иноземная слобода, обитатели которой находили на нем последнее упокоение.
Немецкое, как и многие другие московские кладбища, было образовано после ужасной эпидемии чумы, свирепствовавшей в Москве в 1770-1771 гг. Раньше умершие хоронились, как правило, возле своих приходских церквей, но чума унесла десятки тысяч жизней, и тогда пришлось за пределами города (на расстоянии от 100 до 300 саженей от «последнего городского жилья») открывать новые, более обширные кладбища, при церквах же хоронить строго-настрого запрещалось.
Земельный участок под Немецкое кладбище отвели в 1772 г., и в 1798 г. по просьбе старост католической и двух лютеранских церквей его расширили почти до современных размеров. Во второй половине XIX в. и в начале XX в. были выстроены ворота и строения с декором готического стиля.
На Немецком кладбище похоронены многие представители московских иностранных колоний: самой многочисленной - немецкой, а также французской, английской и др. Там находятся такие прекрасные образцы скульптуры и декоративного искусства, как мавзолей семейства Эрлангеров, спроектированный архитектором Ф.О. Шехтелем, со стеклянной мозаикой К.С. Петрова-Водкина, надгробие Рёдера работы скульптора В.А. Кафки, писателя М.М. Пришвина скульптора С.Т. Коненкова, семейства Фульд - неизвестного мастера, надгробие семейства Веттер А.С. Голубкиной. На кладбище - могилы сподвижника Петра I Патрика Гордона, историка С.Б. Веселовского, архитекторов Р.И. Клейна, С.С. Эйбушитца, К.С. Мельникова, врачей X. Лодера и Ф. Гааза, писателей Л.П. Гроссмана, И.Л. Андроникова, артистов Л.К. Тарасовой, Л.П. Кторова, композиторов А.Ф. Гедике, С.Н. Василенко, художников В.М. и А.М. Васнецовых, филолога, знатока Москвы А.Ч. Козаржевского и еще многих других известных лиц.
Ближе к Яузе находится (1-й Краснокурсантский проезд, 3-5) Головинский дворец у большого сада, также называвшегося Головинским по фамилии знатного боярина Ф.А. Головина.
Царедворцы, надменные бояре, и не помышляли о том, чтобы бывать у неверных латинян в Немецкой слободе, но с участившимися посещениями слободы царем Петром потянулись на берега Яузы, в чистенькие иноземные дома. Как же, ведь сам царь!
Наиболее близкие друзья царевы стали строить себе поблизости собственные хоромы и палаты. Так, на пустынном левом берегу Яузы, как раз напротив Немецкой слободы, в первые годы XVIII в. началась постройка деревянного дворца Федора Алексеевича Головина. Один из выдающихся деятелей петровского царствования Федор Головин был после Меншикова и Лефорта ближайшим сотрудником царя-преобразователя. Чем только он не занимался, за что только он не был ответственен! Головин ведал Оружейной палатой, Ямским приказом, руководил внешней политикой: в 1689 г. заключил важнейший Нерчинский договор с Китаем, последствия которого долго еще влияли на русско-китайские отношения, вел переговоры с Саксонией и Данией, готовил посольство в Константинополь, создал сеть первых постоянных дипломатических представителей за границей. Он знал латынь - международный язык того времени и - редкий пример среди русских - английский.
В 1703 г. на берегу Яузы начали возводиться его роскошные хоромы: Головин строил не замкнутую, отгороженную от всего света усадьбу-крепость, а резиденцию европейского типа, рассчитанную на приемы, празднества, ассамблеи. Это было одно из первых сооружений, воплотивших в себе идеи и требования нового царствования. Художник Корнелий де Бруин, посетивший Москву в то время, писал: «Это деревянное здание, хорошо сложенное по правилам искусства, с множеством прекрасных покоев, высоких и низких».
В декабре 1703 г. строительство было уже, видимо, окончено, т.к. здесь тогда праздновалась свадьба сына Головина с дочерью графа Бориса Петровича Шереметева, а в марте следующего года Петр I принимал в новых хоромах посланника французского короля Людовика XIV. В 1721 г. Петр выкупил усадьбу у наследников Головина и заново ее устроил, поручив Николаю Бидлоо: «Надлежит тебе строить дом Головиных, который куплен, по данным тебе рисункам, так же, что еще к тому более сам примыслишь...» В саду Николай Бидлоо «примыслил» фонтаны, выкопал несколько прудов с островами, сделал мостики, каскады и прочие затеи. По преданию, сам Петр посадил в саду несколько деревьев. Петр неоднократно останавливался в этой усадьбе - «изволил ездить в Дом Свой», как отмечалось в церемониальных журналах, регистрировавших все передвижения царя.
Дальнейшая история бывшей головинской усадьбы довольно сложна. В 1730 г. Москва, затихнувшая было после переноса столицы в Петербург, вновь воспряла: Анна Иоанновна, по сути дела, перенесла столицу на два года обратно в Москву. Она покинула Петербург, и за нею выехали двор и многие учреждения. Для всех них потребовалось множество помещений, и опять потянулись со всей России тысячи мужиков-умельцев в Москву. Кроме разнообразных починок и переделок старых зданий, императрица приказала начать и новое строительство: в Кремле построить дворец «Зимний Анненгоф», а у Яузы, в бывшей головинской усадьбе, деревянный «Летний Анненгоф». В то время в Москве существовали два парадных центра - Кремль и Анненгоф у Яузы. Анна Иоанновна, попав из захолустной Курляндии на русский престол, «на широкий простор безотчетной русской власти, отдалась празднествам и увеселениям, поражавшим иноземных наблюдателей мотовской роскошью и безвкусием». Новый дворец на берегу Яузы и был предназначен для таких празднеств: в нем императрица торжественно отметила восшествие на престол.
Летний Анненгоф, построенный в 1730 г. архитектором Бартоломео Франческо Растрелли, был большим зданием, стоявшим на холме над низменным берегом Яузы, с левой (если смотреть с Яузы) стороны от бывшего Головинского дворца. Как писал сам Растрелли, «для постройки этого здания было использовано больше шести тысяч плотников, кроме того - каменщики, скульпторы, живописцы...». о числе 220 дворцовых комнат, отделанных с пышностью и роскошью, был и Большой зал с разнообразной лепкой. После постройки Летнего дворца Растрелли стал «при дворе Ее Императорского Величества придворным архитектором».
Уже позднее, в 1736 г., сюда, на берег Яузы, перенесли из Кремля деревянное здание «Зимнего Анненгофа». Оба этих дворца (и «Зимний» и «Летний» при вступлении на престол Елизаветы Петровны были переименованы в «Головинские») сгорели, и вместо них построили опять деревянные здания летнего и зимнего дворцов, пока после очередного пожара, случившегося в 1771 г., не начали возводить по указу Екатерины II огромный каменный дворец. Сначала его строил архитектор князь Петр Макулов, но из-за просчетов при строительстве его пришлось начинать заново. В работах принимали участие несколько архитекторов, среди которых были В.С. Яковлев, А. Ринальди, Р.Р. Казаков, а с 1780-х гг. - Джакомо Кваренги, который создал портик со стороны сада и знаменитую многоколонную лоджию на фасаде. Величественная, самая большая в Москве колоннада, украшает прекрасное здание дворца: 12 колонн коринфского ордера, поставленных перед неглубокой лоджией, контрастируют своим мрачноватым серым цветом со скупым декором на оштукатуренных стенах.
Позднее во внутренней отделке дворца участвовали Ф. Кампорези и Ф. Гаттенбергер.
Огромный дворец (протяженность его по фасаду 200 м, объем 388 000 кубических метров) был закончен и отделан, но как резиденция главы государства не использовался. После смерти Екатерины II в 1796 г. ее сын демонстративно порывает с традициями царствования своей матери, и новый роскошный дворец, к тому времени получивший название Екатерининского, предназначался им для совсем других целей. Как гласил указ императора московскому военному губернатору князю Ю.В. Долгорукову, «приня в свое ведомство Екатерининский дворец, обратите оный на казармы, предоставляя собственному усмотрению вашему, конный ли полк или же пехотный в оных поместить удобнее».
«Удобнее» оказалось поместить «гарнизонный Архарова 2-й полк», тот самый, солдаты которого прославились своими буйными выходками, да так, что в русском языке появилось новое слово - архаровец.
С тех пор военные стали хозяевами этого дворца. В 1824 г. сюда перевели Шкловское благородное училище, основанное еще екатерининским фаворитом С.Г. Зоричем, ставшее потом 1-м Московским кадетским корпусом. В 1849 г. был образован еще один, 2-й Московский кадетский корпус, также разместившийся в этом дворце: слева, если смотреть на него с улицы, находился 1-й, а справа - 2-й корпус. Так эти военные учебные заведения и дожили до октября 1917 г. Они дали образование многим тысячам русских офицеров и пользовались высокой репутацией.
В 1-м кадетском корпусе учился знаменитый русский художник П.А. Федотов. Он поступил в корпус 11-летним мальчиком и окончил его в 1833 г. первым учеником, получив право служить в гвардии. 2-й кадетский корпус окончил Александр Николаевич Скрябин, музыкальное дарование которого ярко проявилось за время обучения в нем.
Саша Скрябин начал готовиться к поступлению в учебное заведение в возрасте 10 лет. Дед его был военным, имел чин полковника артиллерии и сам закончил 2-й кадетский корпус, а дядя Владимир Александрович, оказавший на племянника большое влияние, служил воспитателем в том же корпусе, и, конечно, Сашу готовили к поступлению туда же. Из 70 поступавших в корпус в 1881 г. он выдержал экзамены первым и еще несколько лет был лучшим учеником. Музыкой он не переставал заниматься и выступал на концертах: «В день нашего корпусного праздника,- вспоминал его товарищ,- у нас устраивался концерт, в котором принимали участие знаменитые артисты того времени.., и вдруг наша шумливая кадетская масса увидала Сашу на эстраде. Выступление Скрябина было покрыто бешеными аплодисментами. Кадеты так неистовствовали, что в их усмирение должны были вмешаться воспитатели и, наконец, сам директор...»
Скрябин, не бросая учебу в корпусе, поступил в конце 1888 г. в консерваторию, а в следующем году, окончив кадетский корпус, уже полностью отдался учебе в консерватории, сочинению и концертированию.
Во 2-м кадетском корпусе учился и А.И. Куприн: поступил в августе 1880 г. и проучился в нем восемь лет. Воспоминания о годах, проведенных им в корпусе, легли в основу повести «Кадеты», написанной в эмиграции в 1928-1932 гг.
Сейчас Екатерининский дворец занимает Академия бронетанковых войск. На здании - мемориальная доска, посвященная памяти маршала А.X. Бабаджаняна, участника войны, бывшего начальника академии. В здании кадетских корпусов на «рабоче-красноармейской» конференции 3 сентября 1919 г. выступил В.И. Ленин, говоривший о «текущем моменте»; в резолюции конференции утверждалось, что выживанию нового государства поможет «только беспощадная борьба с врагами».
За зданием Головинского дворца к Яузе спускается Головинский сад. Часть его застроена всякими чужеродными строениями, занята спортивными площадками, гидрогеологический режим нарушен, стоки засорены, и парк требует к себе внимательного отношения.
Головинский сад когда-то был полон садовых затей. Судя по старинным описям его, опубликованным историком И.Е. Забелиным, сад в 1733 г. был украшен прямо-таки роскошно: возле палат - «статуй каменных четыре»; на каменной плотине, которая была «с резбою» и с «балясы деревянные», стояла «статуй каменная Венус». а «под плотиной купидонов каменных золоченых два, горшков каменных, золоченых четыре», у другого же пруда на плотине стояла «статуй каменная Самсон», а под нею можно было видеть двух «свинксов каменных золоченых». Сейчас только каскад прудов, мост, да грот напоминают о бывшей роскоши. В саду до сих пор стоит беседка, «памятник места отдохновения императора Петра Великого», сооруженная в 1805 г. и восстановленная после урагана 1904 г. Закладка нового здания ее, как явствует из надписи, была сделана 26 августа 1904 г. великим князем Константином Константиновичем и его сыновьями. В беседке находится стела с высеченными на ней словами Петра: «Труды моего Миниха сделали меня здоровым. Я надеюсь некогда ехать вместе с ним из Петербурга в Москву и выдти на берег в Головинском саду». Петр сказал эти слова, осмотрев порученные им инженеру Христофору Миниху работы по прокладке Ладожского канала - он должен был быть, по мысли преобразователя, частью большого судоходного пути между Петербургом и Москвой.
Головинский сад ранее часто посещался публикой. Газета «Московские ведомости» в мае 1806 г. объявляла: «...в Слободском саду имеет быть гулянье каждую неделю в четверток и в воскресенье, в Троицын и Духов день, а сверх того позволяется гулять и в прочие дни во всякое время, с таковым при том извещением, что в назначенные дни публичного гулянья лакеи за господами впускаемы не будут, а в прочие позволяется за господами входить не более одному лакею». В Головинском саду толпы народа наблюдали за редким тогда зрелищем - полетами на воздушном шаре. Недалеко было и специальное театральное здание - «Оперный дом»,- которое построили в 1742 г. к юго-западу от дворца архитекторы И. Мичурин и К. Бланк всего за 35 дней. О нем вспоминает Андрей Тимофеевич Болотов, описывая свой приезд в Москву в 1763 г.: «...родственник мой, у которого в доме я в сие время почти всякий день бывал, доставил мне и другое, и для меня особенное удовольствие, а именно возил меня с собою в придворный театр и дал случай видеть придворными актерами самую ту трагедию представляемую, которая мне была почти вся наизусть знакома: а именно «Хорева». Театр сей был тогда еще деревянный и построенный на поле неподалеку от Головинского дворца, и набит был в сей раз таким множеством народа, что мы насилу могли с ним выгадать себе местечко в партере». С 1761 г. театр у Головинского дворца снимали итальянцы Бельмонти и Чинти, которые через восемь лет перенесли представления с берегов Яузы на Знаменку, в дом князя Воронцова.
Перед дворцами, выстроенными для императрицы Анны Иоанновны, расстилался большой парк-сад, называвшийся еще и в нашем столетии Анненгофским - теперь тут обычная жилая застройка в районе улиц Авиамоторной, Лапина, Энергетической, Лефортовского вала. Бытописатель Москвы М.И. Пыляев приводит любопытный рассказ о том, как появилась эта роща: «Когда эта государыня (Анна Иоанновна) в первое время жила здесь, то перед дворцом лежал один только большой луг и не было ни одного деревца. Раз императрица, гуляя со своими приближенными, сказала: «Очень бы приятно было гулять здесь, ежели бы тут была роща: в тени ее можно бы было укрыться от зноя». Несколько дней спустя было назначено во дворце особенное торжество по случаю какой-то победы. Императрица, встав утром рано, по обыкновению подойдя к окну, чтобы посмотреть на погоду, была поражена удивлением: перед глазами ее стояла обширная роща из старых деревьев. Изумленная царица потребовала объяснения этого чуда, и ей доложили, что ее придворные, которым она несколько дней тому назад, гуляя по лугу, выразила свое желание иметь здесь рощу, воспользовались мыслью государыни и тогда же вечером разбили луг на участки, и каждый, кому какой достался по жребию участок, со своими слугами в одну ночь насадил его отборными деревьями».
Вот уж, действительно, желание подольститься к власть имущим все превозмогает...
Утверждают, правда, что Петр I насадил рощу сам, когда участок принадлежал Францу Лефорту.
Судьба Анненгофской рощи удивительна: она как появилась внезапно, так внезапно и исчезла. Буквально за несколько минут роща была сметена ураганом, пронесшимся над Москвой 16 июня 1904 г. Вот как описывал В.А. Гиляровский это событие: «Картина катастрофы такова. Сначала легкий дождь. Потом град по куриному яйцу и жестокая гроза. Как-то сразу потемнело, что-то черное повисло над Москвой. Потом это черное сменилось зловеще-желтым. Пахнуло теплом. Затем грянула буря, и стало холодно. После грозы над Карачаровым опустилась низко-черная туча. Туча снизу росла, сверху спускалась другая, и вдруг все закрутилось. Некоторым казалось, что внутри крутящейся черной массы, захватившей небо, сверкают молнии, другим казался пронизывающий сверху вниз черную массу огненный стержень, третьим - вспыхивающие огни... Эта страшная масса неслась на них, бросились - кто куда, не помня себя от ужаса». Ураган прошел узкой полосой по восточной части Москвы, неся смерть и разрушение.
Бывшая Анненгофская роща представляла собой фантастическое зрелище. «В полночь при ярком свете луны,- продолжает Гиляровский,- стоял я один-одинешенек посреди этой рощи или верное того что было рощей. Долго стоял в ужасе посреди разбитых, расщепленных вековых сосен, пересыпанных разорванными ветвями... среди поваленных деревьев, блестевших ярко-белыми изломами на темной зелени ветвей. Их пересекали черные тени от высоких иней, окруженных сбитыми вершинами и оторванными сучьями. Мертвый блеск луны при мертвом безмолвии леденил это мертвое царство Разбиты каменные столбы, согнуты и сброшены железные решетки кругом целые горы свернутого и смятого, как бумага, кровельного железа и всевозможных обломков, среди которых валяется труп лошади».
В 1913 г. бывшая Анненгофская роща была приобретена городом, но новому строительству помешала мировая война, и уже в советское время ее большая территория была застроена жилыми и административными зданиями. Среди них, совсем незаметный с улицы, стоит целый комплекс зданий (Лефортовский вал, 5) самой страшной в Советском Союзе тюрьмы - Лефортовской.
Она была выстроена военным ведомством в 1881 г. для «нижних чинов», уличенных в мелких нарушениях. В ней над вестибюлем устроили церковь св. Николая с особо оборудованными там одиночными будками, предназначенными для молящихся заключенных. После Октябрьского переворота тюрьма принадлежала советской тайной полиции и внушала ужас. Существуют воспоминания людей, к счастью оставшихся в живых, переживших безмерные страдания в Лефортовской тюрьме и рассказавших о чудовищном режиме тюрьмы, о пытках, которым чекисты подвергали заключенных, о криках жертв, о расстрелах, заглушаемых ревом двигателей, работавших рядом с тюрьмой.
На Красноказарменную улицу из центра города ведет мост через Яузу, переименованный после реконструкции в 1940 г. и названный Лефортовским. Его прежнее название - Дворцовый, по тем дворцам, которые находились по обеим берегам Яузы - Головинскому, Лефортовскому и Слободскому. Это самый древний мост из всех московских.
Он построен в 1781 г., возможно, архитектором Семеном Яковлевым по образу и подобию знаменитого Каменного моста, первого постоянного, выстроенного в 1692 г. через Москву-реку, который называли «восьмым чудом света». Но если у Каменного моста была башня с двухшатровым верхом и он поднимался к середине реки для пропуска судов с высокими мачтами, то его младший брат Дворцовый - был значительно проще и, наоборот, имел некоторую вогнутость. При реконструкции 1940 г. повысили проезжую часть, а ширину моста увеличили с 15 м до 23, причем постарались оставить старинные мостовые опоры, скопированные с Каменного московорецкого моста.
По Красноказарменной улице стоят здания так называемых Красных казарм, Алексеевского юнкерского училища и 4-го кадетского корпуса, расположенные по обеим сторонам ее.
Красные казармы, получившие это название, возможно, по цвету стен, находились в самом начале улицы, по обе стороны ее. Здания их первоначально были предназначены для служб Екатерининского дворца, но использовались под казармы. В XIX в. они неоднократно перестраивались, и фасады их менялись. Если войти во двор строения с левой стороны улицы (№3), то можно увидеть характерные для XVIII в. ниши вокруг окон, сводчатые коридоры и арочные галереи.
У начала правой стороны нынешней Краснокурсантской улицы - Алексеевское юнкерское училище, образованное из Московского пехотного юнкерского в 1897 г., а далее по улице стояло здание 3-го (потом ставшего 4-м) кадетского корпуса, построенное в 30-х гг. XIX в. первоначально для учебного стрелкового полка.
Алексеевское училище явилось одним из основных центром сопротивления захвату власти большевиками в 1917 г. Тут в ноябре 1917 г. гремели пушки осаждавших училище красногвардейских отрядов. Участник этих боев вспоминал, как орудия стреляли от Госпитального моста: «Снаряды полетели куда-то и попали в Симоновский район, где было разрушено два дома, в которых жили рабочие, но все-таки стрелять нужно было, и мы принялись стрелять из этих пушек». Сколько еще погибло невинных людей (и, наверное, не только рабочих) в результате этой стрельбы абы куда-нибудь - мемуарист не говорит...