Калужский тракт. Нескучное. Андреевская слобода
- Ленинский проспект, Шаболовская
Большой Калужской улицей до 1957 г. называлась часть теперешнего Ленинского проспекта, начинавшаяся от Калужской (с 1918 г. Октябрьской) площади и заканчивавшаяся у Калужской заставы, стоявшей в разрыве Камер-Коллежского вала (ныне площадь Гагарина). По улице проходил путь и Калугу и далее на юг; она очень долго сохраняла вполне сельский вид – ее левая сторона была почти незастроенной, а на правой, вдоль берега Москвы-реки, один за другим, располагались большие загородные дворы знатных лиц, получивших их во владение в конце XVII столетия. Позднее на этих участках стали возводиться крупные частные и общественные здания.
Улица брала начало от ворот Калужской башни Земляного города, которая, как и соседняя Серпуховская, была каменной, т.к. находилась на самом опасном направлении – на юге, со стороны вероятного нападения крымчаков. Рядом был и Крымский двор, в котором останавливались более мирные посетители столицы: «В прошлых годех изстари ведом в Государевом Посольском приказе Крымский двор, а мерою того двора у Калужских ворот у Земляного Города 44 длиннику да 40 сажень поперечнику, строенья на том дворе 40 изб козачных. Стаивали на том дворе в прошлых годех годовые Крымские послы и гонцы во время мирное, а во время перемирья и в военное время держаны на том дворе полоняники и Крымские татары». В цитированном документе из дел Посольского приказа конца XVII в. добавлялось: «...а ныне тот двор стоит пуст... и на том месте посажена капуста, а владеют князь Иван Алексеевич Голицын, да Жирово-Засекин, да Одоевские». Рядом же «...для пастьбы крымских лошадей отведен был из лугов длиною и поперек на версту; а пасывали на том лугу крымские посольские и гонецкие лошади и на том лугу построен Государев конюшенный лекарственный двор и пускают на тот крымский луг Государевых больных лошадей для пастьбы. Да на том дворе построили загородные дворы Бояре: Тихон Никитич Стрешнев, князь Иван Борисович Троекуров, а по какому указу, того в Посольском приказе не ведомо».
Как обычно, на площади у заставы и рядом с ней по улице, в людных местах, сосредоточивались лавки, съестные заведения, раскидывался рынок, куда приезжали окрестные крестьяне с припасами. В XIX в. площадь Калужской заставы получила правильные очертания в виде круга, от которого веером расходились улицы, ведшие за пределы Земляного города, но в последнее время площадь была полностью перестроена и превратилась в нечто бесформенное.
Начало правой стороны Большой Калужской улицы застроено зданиями общественного назначения – институтами и больницами. За вестибюлем станции метро «Октябрьская», встроенным в современное здание, находятся солидные строения институтов. В первом (№4), современном, поднятом на столбы, построенном в 1977 г. по проекту архитекторов И. Гомелиной и О. Шустиковой,– Институт стали и сплавов, а во втором (№6) – Горный институт, ставший недавно называться академией. Это здание имеет сложную, долгую и интересную историю, рассказанную на страницах журнала «Архитектура и строительство Москвы».
История участка, на котором оно стоит, начинается с того времени, когда здесь, недалеко от Калужской башни, находилось татарское кладбище. Оно было упразднено, а земля его, еще увеличенная покупками, перешла к графу А.Г. Орлову-Чесменскому. В конце 1799 г. он уступил этот участок своему шурину Дмитрию Николаевичу Лопухину, начавшему застраивать его зданиями, автором которых, возможно, был ученик М.Ф. Казакова, подписавший чертежи: «проектировал и рисовал за архитектор 12 класса Алексей Бакарев». Усадебный комплекс представлял собой сложную композицию, состоявшую из главного двухэтажного с антресолями дома (первый этаж его был каменным), соединенного длинными одноэтажными переходами с двумя квадратными в плане флигелями, к которым примыкали уходящие в глубь участка хозяйственные строения. К 1803 г. построили почти все из предположенного архитектором, но хозяин дома неожиданно скончался, и усадьбу вновь приобрел А.Г. Орлов. Его наследница графиня Анна Алексеевна продала дом в 1809 г. Д.М. Полторацкому за 80 тысяч рублей, и новый владелец сразу же занялся ремонтом дворца, производившимся архитектором В.П. Стасовым. Устройство дома, меблировка, отделка закончились, когда грянула война 1812 г. Владельцы бежали из города и со страхом узнали о грандиозном пожаре Москвы, но к счастью, их дворец не пострадал, и именно в нем 19 мая 1814 г. московское дворянство праздновало взятие Парижа русскими войсками. Однако пожар все-таки не миновал его: в декабре 1815 г. сгорели деревянные этажи главного здания и уже более не восстанавливались – дела Полторацких были не блестящи, и через несколько лет они вообще продали всю усадьбу.
Ее в ноябре 1832 г. приобрело за 100 тысяч рублей Московское купеческое общество сначала для расширения Андреевской богадельни, позже для размещения Мещанского училища, открытого в апреле 1835 г. Для всего этого потребовалось значительное увеличение здания, что и было сделано архитектором М.Д. Быковским в 1836–1839 гг. Московский городской голова отмечал тогда, что переделка «послужит к улучшению сего общественного дома, который, находясь на пути к императорскому дворцу, стоит подле великолепных публичных зданий Градской и Голицынской больниц и по необходимости должен иметь приличный своему назначению вид».
В последующие годы училище расширялось – здание увеличивалось, опять надстраивалось, но самые большие изменения оно претерпело в советское время. В 1918 г. в здании бывшего Мещанского училища обосновалась Горная академия, а в 1930 г. тут разместились шесть различных институтов. Для трех из них (горного, нефтяного и черной металлургии), оставшихся в этом здании, его опять надстраивают и изменяют фасад по рецептам советского монументализма: устраивают большие выносы карнизов, пристраивают крупные, ничего не поддерживающие квадратные колонны, и ставят на них толпу статуй, представляющих героический труд советских рабочих.
Как выяснилось, неузнаваемо перестроенное здание хранит в себе остатки старинного особняка, который принимал в своих стенах многих известных деятелей России, в частности Г.Р. Державина, Н.М. Карамзина, В.П. Стасова, А.С. Пушкина.
За зданием бывшего Мещанского училища идут участки больниц, начинающиеся с 1-й Градской, как многие москвичи называют ее по старой памяти.
Представительное здание больницы находится на земельном участке, который в XVIII в. принадлежал потомку думного дьяка Автонома Иванова, перешедшем в следующем столетии к графу Алексею Григорьевичу Орлову. Он приобрел также и соседние владения А.Н. Тютчевой и С.Ф. Протасова и в конце века стал собственником огромной даже и по московским меркам усадьбы (площадью в 21 десятину 1396 квадратных саженей, т.е. более 23 га), в которой он устроил свою постоянную резиденцию с тех пор, как вышел из фавора. У А.Г. Орлова, как писал современник, «на нынешней Калужской улице... находились два больших деревянных дома, с выходившими и служившими вместо балконов фонарями; первый принадлежал Александру Алексеевичу Чесменскому (побочному сыну Орлова), а второй графу А.Г. Орлову-Чесменскому... Внутренность его дома мне весьма нравилась. Он был в старинном вкусе. Печки из изразцов с резными изображениями, на небольших вызолоченных ножках, с такими же заслонками; вокруг стен дубовые панели, а по стенам дорогие картины».
Среди москвичей ходили легенды о необыкновенных обедах графа Алексея Григорьевича Орлова, о его роскошных выездах, многолюдных приемах, великолепных праздниках – он был своеобразной московской достопримечательностью. Недалеко от дома он устроил специальное место для «конской скачки», в которых участвовали его знаменитые рысаки. К вящему изумлению москвичей конский бег огородили огромными китовыми ребрами, которые потом передали в университет как необыкновенный раритет. После смерти графа, который скончался в сочельник 24 декабря 1807 г. (его отпевали в приходской Ризположенской церкви на Донской, и тысячи москвичей провожали тело его), усадьба перешла к единственной дочери Анне, которая продала весь участок для устройства городской больницы.
По рассказам, толчком к ее основанию стал следующий случай: московский генерал-губернатор князь Д.В. Голицын, осматривая работы но строительству Большого Петровского театра, увидел на Театральной площади толпу около крестьянской телеги. Послали узнать, в чем дело, и оказалось, что там лежало тело крестьянина – он умер, так и не получив медицинской помощи. «Факт настолько обыденный,– замечает историк XIX в.,– встречающийся и в наши дни, тогда имел иные последствия». Д.В. Голицын добился утверждения императором проекта учреждения городской больницы и приступил к делу: образовали комитет, выработали условия и поручили архитектору О.И. Бове составить проект. Главным деятелем этого начинания был известный медик Христиан Лодер, прославившийся неутомимой деятельностью по устройству военных госпиталей в Отечественную войну 1812 г. и образцовой постановкой преподавания медицины в университете.
В начале мая 1828 г. купили участок земли у А.А. Орловой, и 30 числа того же месяца митрополит Филарет освятил закладку здания, строившегося «по соображению лейб-медика Лодера и по планам архитектора Иосифа Бове», как было написано на медной позолоченной доске, положенной в фундамент. Туда же заложили и 60 особо изготовленных кирпичей с вытисненными золотом именами всех присутствующих почетных особ.
Строительство большого здания – одного из лучших произведений Бове – продолжалось, даже с перерывом, вызванным эпидемией холеры, недолго: уже к концу 1832 г. оно было почти готово, в июле 1833 г. состоялось освящение, и 14 октября того же года 1-ая Градская больница приняла больных.
Рядом с ней также стоит больница, старше ее на 30 лет и построенная тоже знаменитым архитектором, но уже на частные средства – князей Голицыных, и поэтому называвшаяся Голицынской. Теперь мало кто помнит об этом, ибо обе больницы входят в комплекс 1-й городской клинической больницы.
В конце XVII в. на этом месте было загородное владение боярина Бориса Прозоровского, перешедшее по его завещанию к Екатерине I. Здесь стоял деревянный двухэтажный дворец, однако не очень большой – на первом этаже находилась большая светлица, а на втором – пять светлиц брусяных. В 1728 г. этот участок казна продала братьям баронам Николаю и Сергею Строгановым. В усадьбе был роскошный фруктовый сад и оранжереи, в которых, судя по объявлению в газете «Московские ведомости», помещенному в июле 1771 г., находились «...разные фрукты, а именно: априкозы, персики, фиги, всяких родов сливы, яблоки, груши». Потомки баронов Строгановых владели участком до 1795 г., когда его купил вице-канцлер князь Л.М. Голицын, действовавший по поручению своего двоюродного брата князя Дмитрия Михайловича Голицына.
В продолжение 30 лет он был российским послом в Австрии и все время жил в Вене, во дворце, который знавал многих известных музыкантов того времени,– Д.М. Голицын покровительствовал им. Он был не только любителем музыки, но меценатом и коллекционером, собравшим прекрасную картинную галерею.
Свое немалое состояние князь завещал «на заведение в столичном российском городе Москве богаделен и больниц». После его смерти в 1793 г. на участке по Калужской дороге решили построить больницу, а проект ее заказали виднейшему архитектору М.Ф. Казакову. Больница, или, как ее называли, «величественный монумент благотворительности», строилась с 1796 г. и была открыта 22 июля 1802 г. К Москве-реке спускался обширный сад, а речной берег был укреплен набережной и украшен двумя белокаменными беседками. В больничной церкви во имя св. Дмитрия Царевича похоронили самого благотворителя; надгробный памятник ему сделал скульптор Ф.Г. Гордеев. По словам известного реставратора В.Я. Либсона, церковь и кабинет Голицына особенно выделяются своею декоративной обработкой: «исключительно хороша цветовая гамма искусственного мрамора колонн, основанная на сочетании теплого розового тона с холодным серо-зеленым. Декор ротонды дополняет живопись в духе гризайль. Соседний с круглым залом кабинет Голицына отделан сложным декором и живописными пейзажами в романтическом духе».
В парке в 1809 г. построили здание для картинной галереи, открытой в мае 1810 г. и ставшей первым в России публичным художественным музеем, но в 1816 г. ее закрыли, ибо князь С.М. Голицын решил картины продать, а вырученные средства употребить на расширение больницы, здание же галереи обратить в больничное. И сейчас обе эти больницы – и Голицынская, и 1-я Градская – впечатляют величественной простотой и монументальным обликом, и можно себе представить, как они смотрелись в Москве начала XIX в., окруженные полями, лугами и деревянными избами обывателей! За Голицынской больницей можно видеть проезд, ведший в XVIII в. от церкви Ризположения к берегу Москвы-реки. Он называется Титовским по фамилии фабриканта, коммерции советника и в 1814– 1819 гг. московского городского головы Михаила Ивановича Титова, который содержал здесь крупную ткацкую и ситценабивную фабрику – на территории его владения были разбросаны 12 каменных и 22 деревянных строения; для себя он выстроил большой жилой дом, приписываемый некоторыми исследователями архитектору О.И. Бове. В доме находилось более 30 комнат, наполненных изящной мебелью, позади дома к Москве-реке спускался обширный фруктовый сад. Изделия титовской фабрики были удостоены большой золотой медали и бойко расходились по России, и она процветала, но после смерти основателя сын его Алексей не мог из-за болезни заниматься ею и закрыл фабрику. Наследники продали в 1858 г. владение городу, довольно долгое время оно пустовало, и только в 1868 г. тут поместили арестный дом, получивший в народе прозвание «Титы», в 1882 г. туда перевели известную в городе тюрьму для должников – «Яму» с Воскресенской площади. «Титы» довольно долго еще исправно «работали» – на плане Москвы начала XX в. обозначен «городской арестный дом».
В помещениях бывшей титовской фабрики также находилась больница: в 1865 г. в Москве обнаружились эпидемические заболевания, особенно же стал тревожить городские власти и медиков тиф. Необходимо было срочно принимать меры, но больниц не хватало, и тогда решили временно разместить больных в помещениях бывшей титовской фабрики – открытие новой временной больницы состоялось 22 марта 1866 г. Большое внимание к организации больницы проявил московский городской голова князь А.А. Щербатов, почему долгое время больница и называлась «щербатовской». Как известно, нет ничего более постоянного, чем временное, и сейчас еще, более чем сто лет спустя, больница занимает те же здания.
Далее к Большой Калужской улице выходили деревья живописного Нескучного сада, или, скорее, даже обширного парка на крутых берегах Москвы-реки, одного из самых любимых москвичами.
Строго говоря, Нескучным называлась только загородная княжеская усадьба почти у Калужской заставы Камер-Коллежского вала, но со времени покупки ее и нескольких усадеб на правой стороне Калужской дороги царской фамилией все объединенное имение получило это название, дожившее до наших дней.
Итак, в царском имении Нескучное объединились в первой половине XIX в. несколько бывших здесь усадеб, которые в свою очередь составились также из нескольких более мелких: фабричного участка купца Серикова, Демидовской усадьбы, голицынского имения и собственно Нескучного князей Шаховских.
Ближайшими к Калужской площади были участок купца Ф.И. Серикова по линии улицы, а за ним в глубине, ближе к Москве-реке, две Усадьбы – княгини М.Д. Куракиной и генерала Ф.И. Соймонова.
Еще в 1735 г. купец Федор Сериков «приискал для лучшего и пространного фабричного заведения» большой пустующий участок, «где прежде сего бывали Государевы полевые сараи, на которых местах... производили подрядом кирпичные заводы». Сериков выстроил несколько каменных и деревянных строений, в числе которых были три мастерских палаты, где и производились ткани: каразея (грубая шерстяная ткань на подкладку) и сукно для армии. В 1775 г. на фабрике работало 85 рабочих и производство не было особенно большим по московским масштабам. Сын основателя фабрики Григорий в 1785 г. продал этот участок обер-провиантмейстеру Н.М. Походяшину, который в свою очередь через год уступил «двор с каменными и деревянными строениями с садом и березовою рощею и с пустопорожнею белою землею» графу Федору Орлову.
Владение Марии Дмитриевны Куракиной перешло к княгине Д.Ф. Репниной, продавшей его в 1754 г. за 1000 рублей жене П.А. Демидова Матрене Антиповне.
Второе владение принадлежало генералу Федору Ивановичу Соймонову, одному из тех «птенцов» Петра Великого, которые составили славу его царствования – гидрографу, картографу и государственному деятелю. Он оказался замешанным в дело Волынского, был приговорен к смертной казни, замененной наказанием кнутом, вырыванием ноздрей и ссылке в Сибирь на вечную каторгу. Елизавета Петровна помиловала его; говорят, что его никак не могли найти на сибирских просторах и объявить эту новость. Дом на Калужской наследники его продали в 1754 г. все той же Матрене Антиповне Демидовой, и таким образом у нее (это формально, а на самом деле у мужа – Прокофия Демидова) оказалась большая усадьба, находившаяся на берегу Москвы-реки (она не выходила на Большую Калужскую, отделяясь от нее участком фабриканта Серикова).
В новом владении Демидова находился каменный дом, который владелец предполагал сломать, а вместо него построить, согласно поданному в 1756 г. прошению, каменные палаты, составившие основу существующего и сейчас дворца, в котором находится президиум Российской академии наук (Ленинский проспект, 14).
Кто является автором его, неизвестно: три имени связаны с домом Демидова – архитекторы И. Ситников, В. Иехт (ему в некоторых работах безоговорочно приписывается авторство дома Демидова) и В. Яковлев, подписавший первоначальный план дома.
Позади дома П.А. Демидов, любитель и знаток ботаники, разбил большой сад, который описал академик П.С. Паллас – в этом описании приведен и рисунок демидовского дворца. Паллас писал, что сад «не только не имеет себе подобного во всей России, но и со многими в других государствах сравнен быть может как редкостью, так и множеством содержащихся в оном растений».
Новая история как сериковского, так и демидовского участков начинается с братьев Орловых. Один из них – Федор – так же, как и другие братья, принимал участие в заговоре против Петра III, но не был так известен, как Григорий или Алексей. Натура общительная, жизнелюбивая, он видел смысл жизни в удовольствиях: девизом его было «carpe diem» – «лови момент».
Федор Орлов приобрел здесь два земельных участка – в 1786 г. бывший сериковский фабричный, а в 1793 г. бывший демидовский (который тогда был во владении княгини Е.Н. Вяземской) и, возможно в 1793–1796 гг. перестроил демидовский дворец: как писал его биограф, «пожелав завестись сам своим домом и имея большой вкус к архитектуре, выстроил на прекрасном берегу Москвы-реки дворец, превосходивший изящностью хоромы графа Алексея и графа Владимира». Федор Орлов завещал всю усадьбу своей 11-летней племяннице Анне, дочери брата Алексея, но, конечно, фактическим владельцем после его смерти в 1796 г. стал сам Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский. При императоре Павле I он уехал за границу, а после убийства императора в 1801 г. опять поселился в Москве.
Громадное состояние А. Г. Орлова унаследовала его единственная дочь. Герцен писал о ней: «Дочь знаменитого Алексея Григорьевича, задушившего Петра III, думала искупить душу отца, отдавая Фотию и его обители большую часть несметного именья...»
Анна Алексеевна Орлова действительно была богата и большую часть состояния она раздала монастырям, особенно благоволя архимандриту Юрьева монастыря Фотию, обскуранту и последователю Аракчеева. Их отношения были предметом досужих пересудов в великосветских гостиных, в которых с удовольствием читали эпиграммы на нее и Фотия, распространявшиеся под именем Пушкина: «Полу-фанатик, полу-плут; ему орудием духовным проклятье, меч, и крест, и кнут...»
В пожар 1812 г. дворец Орловой, в котором остановился французский генерал Лористон, остался цел, и именно в нем Орлова дала бал, о котором долго вспоминали в Москве и писали в московских и петербургских газетах. Бал был устроен в 1826 г. по случаю коронации императора Николая I, на нем присутствовали 1200 гостей, и залы дворца освещались 7000 свечей. Рассказывали, что после него Фотий приказал Орловой продать все, что оставалось после бала, а деньги отдать в монастыри и церкви, чтобы таким образом выкупить свой грех.
В 1832 г. она продает роскошную усадьбу за полтора миллиона рублей Николаю I, подарившему ее своей супруге Александрине Федоровне, – с тех пор дворец стал называться Александрийским. Он почти не перестраивался, только рядом с дворцом возвели по проекту архитектора Е.Д. Тюрина здание гауптвахты и, вероятно, тогда же перепланировали парк в духе новых романтических веяний. В нем, на вершине холма над Москвой-рекой, стоит очаровательный небольшой дом с классической колоннадой, а левее его, в небольшом овраге, в начале пруда – «купальный домик», выстроенный в конце XVIII в.
Не исключено, что к украшению дворца привлекли самого известного тогда московского скульптора И.П. Витали, которому приписывают скульптуры на пилонах въезда. Сейчас обе скульптуры совершенно одинаковы, но ранее стояли две разные группы – левую разбили, когда строили в конце 1930-х гг. жилой дом, и сделали по подобию первой такую же. Еще одно уникальное скульптурное произведение – две мраморные собаки, лежащие перед входом в здание дворца. Автор их неизвестен, когда-то эти собаки стояли у галереи на Нижнем Пресненском пруду, где устраивались гулянья, а после того как гулянья утратили популярность, их перенесли сюда.
С левой стороны от этих владений находилась загородная усадьба Голицыных. В 1793 г. ее хозяйкой была княгиня Наталья Петровна, урожденная Чернышева, прототип пушкинской «пиковой дамы», известная в то время «Princesse Moustashe», т.е. «усатая княгиня». В 1842 г. ее сын, московский генерал-губернатор Дмитрий Владимирович Голицын, продал имение в казну – тогда оно имело площадь более 11 десятин. По описи в парке находилось 2500 лип, берез и кленов и два ветхих строения – каменное и деревянное.
Последнее же владение перед Калужской заставой собственно и называлось Нескучным. Основание ему положил, по всему вероятию, князь Никита Юрьевич Трубецкой, фигура прелюбопытная в истории XVIII в.: он, став в 1740 г. генерал-прокурором Сената (один из высших постов в империи), в продолжении двадцати лет и нескольких царствований удерживался на этом посту в самые бурные времена, меняя свои взгляды сообразно взглядам власть имущих.
Возможно что автором построек в усадьбе Нескучное был архитектор Д.В. Ухтомский – на одном из заседаний общества «Старая Москва» в 1920-х гг. демонстрировался альбом с видами имения Нескучное, поднесенный Трубецкому архитектором. Если так, то эта усадьба была первой крупной работой Ухтомского в Москве – двухэтажный барочный главный дом, перед которым лежал регулярный сад с геометрически правильно распланированными куртинами, зелеными ограждениями и дорожками, несколько каменных служебных строений – дома для ординарцев и караульных, камердинера, гостей, «птичный дом», галерея, ворота – все спланированное одной и той же талантливой рукой.
После смерти князя Трубецкого имение назначается в продажу – в газете «Московские ведомости» появляется объявление: продается двор «загородной, состоящий у Калужской заставы, близ Донского монастыря, с оранжереями и в доме с мебелями ценою за 30 000 рублев, с заплатою оных денег в пять лет». Однако, надо думать, охотников на него не нашлось, ибо известно, что в 1776 г. сын Трубецкого князь Петр сдавал свою роскошную подмосковную: те же «Московские ведомости» объявляли, что «в доме Его Сиятельства князь Петра Никитича Трубецкого... сего Июля с 21 дня по понедельникам и четвергам, в 6 часов пополудни, выключая дней, случающихся накануне торжественных праздников, под смотрением Мелхиора Гротти, содержателя Московского театра и разных зрелищ, бывают ваксалы, где за вход каждая персона платит по 1 рублю, выключая за ужин, напитки и конфекты, что все получается за особливую умеренную цену; онаго дому сад бывает иллюминован разными горящими в фонарях огнями; сверх того собирается музыка, состоящая в разных инструментах; словом, он, Гротти, по возможности своей старается делать все то, что послужить может к лучшему удовольствию благородного собрания: желающие же всякий день гулять в том саду впускаются безденежно, а за деньги достают только кушанья и напитки».
Не только «ваксал» интересовал московскую публику в имении Нескучное. Так, в мае 1805 г. она наслаждалась интересным зрелищем – полетом на воздушном шаре. Очевидец так писал об этом событии: «В Нескучном, у Калужских ворот, товарищ Гарнереня (известного тогда воздухоплавателя) Александр спустил шар, а поднявшись очень высоко, отрезал веревку и спустился благополучно на Девичьем поле, но попал в пруд. Все сие было хорошо, удачно и прекрасно».
В 1791 г. усадьба принадлежала внуку князя Никиты Юрьевича Д.Ю. Трубецкому, владельцу «дома-комода» на Покровке; тогда дворец в Нескучном уже был ветхим и новый хозяин хотел его сломать. В 1821 г. Нескучным владеет княгиня Е.С. Шаховская, а в 1825 г. ее муж князь Л.А. Шаховской, который, как и другие владельцы больших имений, пытался извлечь из него прибыль: он устроил там лечебницу с минеральными водами, но «в тамошние ванны никто не садился, воды не пили, в галереях не гуляли», и он в декабре 1826 г. продал имение дворцовому ведомству.
Таким образом, единым владением царское Нескучное становится в несколько этапов: в ноябре 1826 г. было куплено Нескучное Трубецких – Шаховских, потом в 1832 г. демидовский дом и, наконец, в 1842 г. голицынский.
Царское имение славно было театром, о котором знаток московских происшествий А. Я. Булгаков писал брату в Петербург: «В Нескучном какие-то театры воздушные, весь город там бывает. Вчера дирекция собрала, сказывают, 3000 рублей; уверяют, что мысль эту дал князь Петр Михайлович (Волконский, министр императорского двора), ибо летом никто не бывает в театрах». И, действительно, «весь город» стал посещать театр в Нескучном – он назывался «воздушным», т.е. устроенным на открытом воздухе, и его декорациями и кулисами служили кусты и деревья парка.
Театр стал строиться по императорскому указу: 29 мая 1830 г. московский генерал-губернатор сообщил обер-полицмейстеру, что «Государю Императору угодно, чтобы для увеселения московской публики построен был в Нескучном саду воздушный театр». Известный актер Щепкин так описывал новый театр своему другу артисту И.И. Сосницкому: «...вообрази, театр весь открытый как над зрителями, так и над сценой; зад сцены не имеет занавеса и примыкает прямо к лесу; вместо боковых кулис врыты деревья; при малейшем ветерке не слыхать ни слова; к тому же карканье ворон и галок служит в помощь к оркестру; сухого приюта нигде нет». М.Н. Загоскин вспоминал о том, как «однажды в проливной дождь дотанцевали последнее действие «Венгерской хижины почти по колено в воде». Зрителям, однако, новшество сначала понравилось, и театр пользовался завидной популярностью. «...Театр, устроенный в саду под открытым небом, восхитил меня; декорациями служили вековые деревья, журчащий ручеек, дерновые скамьи и кусты махровых роз. Во время антракта дамы перебегали из ложи в ложу, в креслах тоже пестрели нарядные дамские шляпки, кавалеры подносили своим избранным и их безмолвным и неулыбчивым телохранительницам букеты, фрукты и мороженое»,– писала Екатерина Сушкова, известная своими воспоминаниями о М.Ю. Лермонтове.
Летом 1830 г. открытый театр в Нескучном посетили А.С. Пушкин с невестой, сопровождаемые П.В. Нащокиным. Они присутствовали на репетиции, которую, как только артисты увидели Пушкина, сразу же прекратили, и «пока он осматривал сцену и места для зрителей, они толпою ходили за ним, не сводя глаз ни с него, ни с невесты». Нескучное, которое в XIX в. по-старому еще называли Орловым садом, особенно привлекало своей близостью к природе: «этот превосходный сад своим местоположением, неправильностью и огромностию дерев, походит более на рощу с расчищенными дорожками. Деревья не подстригаются, не образуют ни павильонов, ни аллей, ни боскетов: всюду видна природа во всей своей дикой прелести»,– писал автор московского путеводителя 1850 г. В Нескучное приезжали целыми семьями, в саду можно было получить самовар, купить свежее молоко. В хорошую погоду по Большой Калужской тянулись вереницы экипажей, к берегу Москвы-реки приставали лодки с отдыхающими.
В дворцовом имении на даче летом жил историк С.М. Соловьев, неустанно работая над очередными томами своей «Истории России». В советское время Нескучное превратилось в первый в СССР парк культуры и отдыха, увеселительная часть которого находится около Крымского моста, а «спокойная» зона примыкает к ней с юга, почти до Андреевского моста Окружной железной дороги. Сам Александрийский дворец отвели под Центральный музей народоведения, в котором собирались и показывались «в разрезе национальной политики ВКП и Коминтерна» этнографические коллекции, потом там обосновался музей мебели, а в 1934 г. с переводом Академии наук из Ленинграда в Москву власти отдали дворец для ее президиума. Перед дворцом установили фонтан скульптора И.П. Витали, снятый с Лубянской площади и лишившийся многих деталей своего декоративного оформления – исчезли бесследно бронзовые маскароны, из которых извергались струи воды, бронзовые орлы, малая гранитная чаша. В бывших хозяйственных помещениях слева от дворца поместили один из самых интересных и, к сожалению, мало посещаемых музеев – минералогический.
В ознаменование 800-летия Москвы в Нескучном на краю обрыва поставили в 1951 г. беседку перед партером с фонтанами. Проект ее выполнил архитектор С.Я. Иконников, а барельефы с изображениями самых значительных событий в истории города – скульптор А.А. Котихин. К беседке можно пройти от Большой Калужской (Ленинского проспекта) между домами №24 и 26.
Нескучный сад отгорожен от улицы длинным рядом жилых домов (№№18–28). Перед войной на Большой Калужской улице развернулась невиданная еще стройка по проекту, разработанному архитекторами А.Г. Мордвиновым, Д.Н. Чечулиным и Г.П. Гольцем,– здесь проводился эксперимент по поточно-скоростному методу строительства. Закладка первого дома состоялась 5 мая 1939 г., строительство велось одновременно на всех домах по улице, и через 14 месяцев они были введены в эксплуатацию. В архитектурной, да и не только в ней, а и в другой периодике того времени не прочтешь критических замечаний – строительство проводилось с одобрения властей, но вот архитектор А.К. Буров записал тогда в дневнике, что постановка длинного ряда домов по линии улицы вызвала ничем не оправданную вырубку деревьев Нескучного сада, и он предполагал, что жители, окна квартир которых выходят на проспект, будут страдать от постоянного шума – так оно и получилось.
Многие и не подозревают, что недалеко от площади Калужской заставы находится один из древних московских монастырей. Для того чтобы подойти к нему, надо пройти через Нескучный сад к набережной Москвы-реки и за мостом Окружной железной дороги выйти к Андреевскому монастырю (Ездаков переулок, 1).
Точная дата его основания неизвестна, приводится только летописное известие о том, что в 1547 г. сгорели его строения, и о том, что тогда в монастыре находилась уже не новая шатровая церковь; так что можно осторожно говорить об основании его в предыдущем XV столетии. Чем было вызвано появление монастыря так далеко от Москвы, в труднодоступном месте, под крутым берегом реки, остается неясным, ибо о его ранней истории ничего не известно. Монастырь назывался «что в Пленницах», и по поводу этого названия существуют несколько предположений, из которых наибольшее доверие вызывает объяснение Даля – «связка плотов»; вероятно, здесь, под крутым речным берегом, вязали плоты и отсюда гнали их дальше вниз по реке. Этого же мнения придерживается и И.Е. Забелин. Он пишет в своих «Опытах изучения русских древностей и истории»: «Пленницами и в Москве и на юге, например на южном Днепре, называют связки плотов или, собственно, плоты всякого леса, прогоняемого по весенней воде до назначенного места. Московское урочище Пленницы оттого и получило свое имя, что в этой местности искони собирались шедшие с верху реки плоты – пленницы, пригоняемые для городского потребления». Есть, правда, известие о том, что в монастыре хранилась икона св. Андрея Стратилата с надписью: «Се образ принесен бысть из селца, глаголемого Пленницы». В этом месте находится городище, обнаруженное и исследованное археологической экспедицией Музея истории Москвы. При раскопках нашли много предметов, относящихся ко времени от VI в. до н.э. до V в. н.э., в том числе единственную в своем роде рукоять с рисунками лошади и птицы.
Больше достоверных сведений сохранилось от середины XVII в., когда Андреевский монастырь упоминался в связи с именем друга и соратника царя Алексея Михайловича, ревнителя просвещения Федора Михайловича Ртищева. По рассказам, он жил отшельником, и слухи о праведной жизни Ртищева дошли до царя Алексея Михайловича, который вызвал его ко двору, приблизил к себе и назначил воспитателем царевича. Впоследствии он был возведен в звание окольничего, стал главой государевой Мастерской палаты, Приказа Большою дворца и позднее Приказа тайных дел. Ф.М. Ртищев организовал первую больницу в Москве, жертвовал большие суммы на выкуп пленных, устраивал госпитали для раненых. Царь обладал драгоценным свойством правителя – умением выбирать людей.
Внезапная смерть в 16 лет воспитанника Ртищева, царевича Алексея, обладавшего, по отзывам современников, большими способностями и любознательностью, была большим ударом для царя Алексея Михайловича и воспитателя царевича Федора Ртищева. После его смерти Ртищев, отойдя от всех дел, через три года скончался сам, завещав отпустить своих крестьян на волю.
Ртищев был активным членом так называемого «кружка ревнителей благочестия», в который входили духовник царя Алексея Михайловича Степан Вонифатьев, настоятель Казанского собора Иван Неронов, протопоп Аввакум, архимандрит Новоспасского монастыря Никон, будущий патриарх, и другие. Целью их было возродить обычай церковных проповедей, бороться с пороками духовенства, стремление поднять авторитет церкви. Ртищев вызвал с Украины, из Киево-Печерской лавры, Межигорского и других монастырей 30 ученых монахов и поселил их в Андреевском монастыре, в месте тихом и отдаленном, основав таким образом «ученое братство». Правительство приняло участие в становлении братства, оно отпустило деньги на «школу», иноки получали «корм» из Посольского приказа. В числе приехавших в Россию ученых были такие известные, как Епифаний Славинецкий и Арсений Сатановский. Эти ученые должны были заниматься переводами, обучать желающих славянской, греческой и латинской грамматике, риторике, философии и другим наукам. Ртищев сам приезжал в монастырь и «в нощех же, презирая сладостный сон, се мужи мудрыми и божественного писания изящными, в любезном ему беседовании иногда целые нощи бодростне препровождая». Деятельность ученой братии вызвала неодобрение духовенства и простого народа – «в Греческой грамоте еретичество есть», «кто по Латыни научится, тот с правого пути своротится», рифмовали некоторые. За свой счет Ртищев отправлял молодых людей для продолжения образования в Киев, и о них говаривали: «Поехали они доучиваться у старцев киевлян по-латыни, и как выучатся и будут назад, то от них будут великие хлопоты; надобно воротить их назад».
Возможно, что именно тогда Андреевский монастырь, где, по преданию, жил отшельником Ртищев, восстанавливается его стараниями. Он принимает на себя содержание монастыря и строит Преображенскую церковь. В 1675 г. была взведена живописная надвратная церковь во имя св. мученика Андрея Стратилата на месте деревянной, упоминавшейся в 1627 г. Особенность этого здания – щедрое использование многоцветных изразцов «павлинье око», целым поясом украшающих здание церкви.
В центре возвышается барочная колокольня с церковью Михаила Архангела, возведенная в 1748 г. на пожертвования графа С.Б. Шереметева. По сторонам первого яруса этой церкви – с юга, севера и запада – стояли три портика тосканского ордера, которые постепенно перестраивались. Последним был утрачен южный портик, переделанный в 1865 г. в придельный храм во имя Иоанна Богослова купцом Михаилом Сеткиным, а также церковь Воскресения Христова, которая строилась в 1689–1703 гг., возможно, на месте Спасопреображенской. Эта церковь стала приходской после того, как Андреевский монастырь прекратил свое существование – его закрыли по екатерининскому указу 1764 г. (но еще по приказу Петра I его строения частично использовались для содержания «зазорных» – незаконнорожденных детей и подкидышей). С того времени строения бывшего монастыря использовались под разные потребности, в частности, для помещения там «ленивцев» женского пола, «определив им прядильную работу». По словам английского путешественника Уильяма Кокса, приехавшего в Россию в 1778 г. для знакомства с исправительными учреждениями, в Андреевском монастыре находились «распутные женщины, которые живут там в продолжение двух и трех недель», занимаясь тем, что они «вьют веревки для адмиралтейства». Тогда же, по его словам, в монастыре находился «приют для солдатских вдов», на который «императрица дает на каждую женщину по четыре копейки в день; в приюте девяносто вдов».
В 1803 г. купеческое и мещанское общества просили отдать им монастырские строения для устройства богадельни, т.к. «положение места, чистый и свободный воздух и близость церкви, куда призираемые без труда и изнеможения могут почасту приходить для славословия творца вселенной, все сие будет для них великою заменою терпимых ими недостатков и болезней». Последовало соизволение Александра I, и через три года в бывшем монастыре открылась богадельня Московского купеческого общества. Для нее с восточной стороны был выстроен жилой корпус по обе стороны надвратной церкви св. Андрея Стратилата. В течение многих лет отстраивались здания богадельни (в середине XIX в. ее корпуса строил архитектор П.С. Камниони), и только к 1878 г. прямоугольник зданий был замкнут. В последнее время во всех этих зданиях находился Институт метрологической службы, вход внутрь был закрыт, но теперь в церквах возобновились службы и сюда переведена Синодальная библиотека.
Над монастырскими храмами угрожающе нависает строение президиума Академии наук, само огромное, да еще поставленное на холме над рекой и потому, к сожалению, видное издалека. Странные, как будто позолоченные сооружения на верху этого здания никак не украшают это произведение советской архитектуры (архитектор Ю.П. Платонов и др.). Вокруг удивительно нерационально использованное пространство, теперь заросшее травой, все тут постепенно разрушается, ибо не используется никак... Все укрупненное, несоразмерное с человеком, враждебное ему, попавший сюда чувствует себя непрошеным пришельцем...
Рядом проходит Третье транспортное кольцо, для которого были построены автомобильный и железнодорожный мосты. Последний стоит на трассе Окружной железной дороги (о ней см. главу «Дорогомилово. Бережки»), он заменил собой старый Сергиевский, названный в честь великого князя Сергея Александровича, убитого бомбой террориста в 1905 г. Этот мост 22 мая 1999 г. был передвинут ниже по течению Москвы-реки, поставлен в створ 1-й Фрунзенской улицы и сделан пешеходным.
Левая часть Большой Калужской улицы начинается заурядными зданиями, выстроенными из сборных железобетонных деталей – в доме №1 находится один из двух корпусов гостиницы Академии наук (второй – на углу с Донской улицей), далее – длинный и скучный жилой дом с магазином «Весна» на первом этаже, а за ним самое высокое здание на Большой Калужской улице, застройка которой характеризовалась, несмотря на разностильность и разнородность, примерно одной и той же высотой. В 1967 г. выстроили новомодное 17-этажное сооружение (архитекторы Я. Белопольский, Е. Козлов, Ю. Тихонов) для Комитета стандартов, резко выделяющееся своим жестким прямоугольным силуэтом; но авторы, стремясь избежать, насколько это было возможно, сухости и резкости фасада, разделили здание на несколько объемов, сдвинутых друг относительно друга, и развернули его относительно линии улицы.
Фронт застройки до небольшой площади (она до большевистского переворота называлась Ризположенской), образовавшейся на пересечении двух улиц – Большой Калужской и Ризположенской (в 1924-1973 гг. Выставочный переулок, с 1973 г. улица Академика И.Г. Петровского), образуют два крупных жилых дома (№11 и 13), авторство которых принадлежит двум самым известным архитекторам советского периода – И.В. Жолтовскому и А.В. Щусеву. Но если первое здание, как правило, упоминается в монографиях о Жолтовском, то второе было как бы проходным в творчестве Щусева.
Дом №11 начали еще перед войной – в 1940 г., а закончили в 1949 г.: он производит хорошее впечатление своим спокойным пропорциональным фасадом, который несколько портят неожиданные приставные объемы справа и слева; в доме самой значительной деталью является крупный, далеко вынесенный карниз, ради которого пошли на дорогие конструктивные усложнения. Жолтовский, как кажется, не был озабочен экономическими показателями: чуть ли не все его постройки неоправданно усложнены. На этом доме – мемориальная доска, сообщающая, что здесь с 1954 по 1964 г. жил экономист Е.С. Варга. Щусевский дом №13, выстроенный в 1938–1939 гг., добротный и солидный, предназначался для сотрудников Академии наук СССР, но кроме многих академиков, в нем жили маршал авиации С.А. Худяков и сам Щусев.
По другую сторону площади – неинтересное внешне здание (№15), где находятся несколько издательств, выстроено для двух ремесленных училищ на средства, пожертвованные щедрым благотворителем П.Г. Шелапутиным. В мужском училище обучали шить, тачать сапоги и другую обувь, а также «чемоданному» ремеслу, а в женском готовили высококвалифицированных портних. За обучение приходилось платить –- вносили за год целых 5 рублей, но еда была бесплатной.
Далее расположено оригинальное строение (№17) – живописное, невысокое, состоящее из нескольких объемов, все украшенное деталями, взятыми из арсенала стиля ампир, на фронтоне которого написано «Городская больница имени М.И. Любимова». Это бывшая лечебница кожных и венерических заболеваний, основанная на средства купеческой семьи Любимовых – вдовы действительного статского советника Екатерины Степановны и его сына Ивана – и названная в память главы семьи Михаила Ивановича Любимова. Больница была построена в 1912–1913 гг. по проекту архитектора А.Ф. Мейснера.
Рядом с этим очень неплохим образцом позднего модерна – весьма посредственное произведение времени советского конструктивизма, вообще давшего выдающиеся произведения, но не здесь. Это здание (№19, архитектор А.Ф. Мейснер, 1928-1934 гг.) с полукруглым ризалитом, совершенно неожиданно вылезающим на тротуар, проектировалось первоначально для Медико-биологического института, но было передано Энергетическому институту.
Два жилых дома относятся к той же серии, которой застраивали противоположную сторону Большой Калужской в конце 1930-х гг. В одном из них (№25) с 1939 по 1965 г. жил прекрасный характерный актер М.Ф. Астангов.
Одна из самых замечательных построек на Большой Калужской улице – живописный ансамбль нескольких строений, образующих больничный комплекс (№27), задуманный для размещения Медведниковских благотворительных учреждений.
Вдова коммерции советника Александра Ксенофонтовна Медведникова скончалась в 1899 г., завещав на дела благотворительности огромную сумму – более 5 миллионов рублей, из которых около двух третей отводилось на благотворительность в Москве. На часть этого капитала стали строить больницу и богадельню на городских землях по Большой Калужской, открытые 30 декабря 1903 г. Автором был архитектор Сергей Устинович Соловьев, создавший одно из самых лучших своих творений, полное романтических ассоциаций с псковской архитектурой. По линии улицы – живописная группа зданий, из которых в левой части находились две богадельни – Медведниковская и Рахмановская (построенная на средства купчихи А.К. Рахмановой – она находилась в крайнем левом здании с отдельным крыльцом),– а справа больница. У обоих зданий были свои домовые храмы: в богадельне – Тихвинской иконы Божьей Матери, а в больнице – Козельщинской. Украшение храмов производилось по рисункам С.У. Соловьева, а керамика (в частности, изображения св. Георгия Победоносца над входами) была выполнена в гончарной мастерской «Абрамцево» С.И. Мамонтова.
В советское время в этих зданиях находилась 5-я городская больница, а теперь – Центральная клиническая больница имени московского митрополита святителя Алексия.
За Донским проездом начинаются постройки научных институтов, появившиеся в советское время. Строились они в разное время, и авторы никак не стремились к созданию ансамбля – все здания разнородны и несоединимы. Самое из них любопытное – конструктивистское здание архитектора В.Д. Кокорина (№33, выстроенное для Института нефти в 1926–1930 гг.), занятое теперь множеством институтов: тут и палеонтологический, и эволюционной морфологии, и биохимии, и еще лаборатория гельминтологии. На здании несколько мемориальных досок: М.С. Гиляров, К.И. Скрябин, А.И. Опарин, Н.А. Вавилов, А.Н. Бах, В.Л. Комаров и Н.М. Сисакян работали здесь, но вот одной доски так и нет, а о ней, вероятно, мечтал тот, кто в продолжение многих лет подвизался на ниве биологии,– Т.Д. Лысенко.
Дома №35 (архитектор Ю.Н. Емельянов) и №37 (архитектор М.Г. Бархин) построены и 1940-1941 гг.
Кончается улица у площади Калужской заставы, переименованной в площадь Гагарина с установкой памятника на ней, рифленой колонной из титана высотой 33 м, на которой стоит фигура космонавта в скафандре.
На площади два полукруга жилых домов образуют парадный въезд в город; проект их был сделан еще до войны двумя ленинградцами – Е.А. Левинсоном и И.А. Фоминым, но после войны левый корпус передали архитектору А.Е. Аркину, и две башни, которые по идее должны быть одинаковыми, стали разными, оба дома тогда получили более пышное декоративное оформление, с постановкой наверху никому не видных статуй «трудящихся».
При виде этих домов невольно каждый раз вспоминаешь о судьбе героев романа Солженицына «В круге первом»: ведь строили их заключенные...
Почти параллельно Большой Калужской проходит Малая Калужская улица. На ее правую сторону выходят задние границы участков по Большой Калужской улице, которые начали застраиваться во второй половине XIX в., ранее тут было большое поле, доходившее до Донского монастыря – это поле у окрестных жителей получило название «черного», ибо после строительства в 1880-х гг. литейной фабрики на него стали вывозить шлак, гарь и прочие отходы, производства. Для рабочих окрестных заводов это поле, по воспоминаниям, было «...и столовой, и клубом, и местом для пьянок, драк и картежных игр».
Начало левой стороны улицы до Малого Калужского переулка занимает Текстильный институт имени А.Н. Косыгина, который помещается в этих местах с 1920-х гг.; далеко видны его новые здания (архитектор Г. Цытович), которые критиковали в архитектурной периодике за «неудачные пропорции и членения» и «схематичность композиции».
По Малой Калужской на месте участка с современными номерами 19–21 в XIX в. находилась просторная – более трех с половиной гектаров – усадьба А.Е. Энгельд, которую в 1833 г. снял Сергеи Николаевич Тургенев. «Мне было тогда шестнадцать лет. Дело происходило летом 1833 года. Я жил тогда в Москве у моих родителей. Они нанимали дачу около Калужской заставы, против Нескучного»,– писал много лет спустя его сын знаменитый писатель Иван Тургенев. Он описал в свой повести «Первая любовь» происшествие, случившееся на этой даче. «Одну только повесть я перечитываю с удовольствием,– вспоминал писатель. – Это «Первая любовь». Она, пожалуй, мое любимое произведение. В остальном – хотя немного, да выдумано, в «Первой любви» же описано действительное происшествие без малейшей прикраски, и при перечитывании действующие лица встают как живые предо мною».
Прототипом героини повести была княжна Екатерина Шаховская, дом матери которой находился рядом с усадьбой, нанимавшейся Тургеневыми.
В усадьбе находился одноэтажный деревянный дом с мезонином украшенный шестиколонным портиком, позади дома простирался сад, или, скорее, парк, с гротом и разными затеями – «...у меня была привычка бродить каждый вечер по нашему саду»,– рассказывает герой повести. Описывая усадьбу, Тургенев рассказывает и о небольшой обойной фабрике во флигеле: «Я не раз хаживал туда смотреть: как десяток худых и взъерошенных мальчишек в засаленных халатах и с испитыми лицами то и дело вскакивали на деревянные рычаги, нажимавшие четырехугольные обрубки пресса, и таким образом тяжестью своих тщедушных тел вытаскивали пестрые узоры обоев». Действительно, согласно документам, флигели усадьбы Энгельд сдавались «для заведения в оных клеенчатого и обойного мастерства».
Малый Калужский (или Бахметьевский – по фамилии домовладелицы) переулок соединяет Донскую и Малую Калужскую улицы в том месте, где начинается участок бывшего завода братьев Бромлей, ставшего станкостроительным заводом «Красный пролетарий».
Братья Федор и Эдуард Бромлей начали свою предпринимательскую деятельность в 1857 г. с ремонтной мастерской, находившейся на Щипке, переведенной потом на Калужскую и превратившейся в механический завод, который стал быстро расширяться – в конце XIX в. это был самый крупный завод в Москве, изготовлявший паровые машины, котлы и насосы, дизели и станки: ассортимент был очень велик, и многие изделия неоднократно завоевывали награды на выставках. На Всероссийской художественно-промышленной выставке 1882 г. фирма братьев Бромлей получила почетное право ставить на своих изделиях государственный герб «...за широкое и самостоятельное развитие машиностроительного дела при исключительном пользовании в производстве силами русских мастеров и инженеров, получивших техническое образование в русских учебных заведениях». При большевиках завод Бромлей специализировался на выпуске станков.
Между чисто утилитарными строениями станкостроительного завода неожиданно виднеется своеобразный «терем», куда ведет крыльцо с пузатыми колонками и островерхими крышами. «Терем» зажат, как в тисках, заводскими зданиями, и еще недавно его загораживала стандартная «доска почета».
Об этом оригинальном здании почти никому не известно, и оно не упоминается ни в одном из многочисленных московских путеводителей, хотя и расположено очень близко от оживленной проезжей и прохожей Большой Калужской улицы.
«Терем» этот стоит на территории усадьбы (вошедшей в советское время в состав заводского участка), принадлежавшей Шервудам, обрусевшей семье выходцев из Англии. Из Шервудов первым в России появился в конце XVIII в. основатель русской ветви этой фамилии Василий Яковлевич, приехавший работать на Александровской мануфактуре близ Петербурга.
У него было четыре сына, из которых особого рода известность приобрел старший сын Иван, донесший на своих товарищей, будущих декабристов. После этого он «украсил» свою древнюю фамилию приставкой «Верный», данной ему императором Николаем I «в ознаменование особенного благоволения нашего и признательности к отличному подвигу, оказанному против злоумышленников», переиначенную его военными сотоварищами в «Скверный». Шервуд сделал бы прекрасную карьеру, если бы не еще один его донос, оказавшийся ложным, после которого он был отставлен от службы и даже отдан под негласный надзор полиции.
В русском искусстве известность получили потомки другого сына основателя – Джозефа (Осипа) Шервуда: архитектор и художник
Владимир Шервуд, автор таких значительных сооружений, как здание Исторического музея на Красной площади, памятники Пирогову и героям Плевны, и его внуки – архитектор Владимир и скульптор Лев Шервуды.
В 186 г. Шервудами приобретается просторная усадьба у Калужской дороги, в 1873 г. она переходит к Владимиру Осиповичу, а потом к семье его дяди Якова, младшего сына основателя русской ветви Шервудов.
В 1911 г. вместо старого деревянного дома здесь строится чудесный теремок, где все детали, взятые из арсенала древнерусской архитектуры, кажутся преувеличенными и даже гротескными. Автором его был архитектор Н.Д. Бутусов.
|
Статистика |
География и экономика |
История и культура Достопримечательности Москвы | Гостиницы и турагентства | Нужные телефоны |