Возникновение и рост московских слобод становятся достаточно ясными только со второй половины XVI века. На это указывает сооружение крепостных стен Белого города и Скородома. В документах XVII века имеются уже достаточно подробные данные о местоположении городских поселков старой Москвы, их числе, устройстве, быте, нравах и занятиях слободского населения. Эти известия косвенно дают представление о московских слободах и более раннего времени.
Документальные источники XVII века показывают, что московские слободы по сословному составу жителей, характеру профессий и повинностей подразделялись на пять групп: 1) дворцовые и казенные, которые, по мнению С.К. Богоявленского, можно объединить в одну обширную группу, включавшую 51 слободу; эти слободы специально обслуживали обширное дворцовое хозяйство; по своему экономическому и социальному положению дворцовые и казенные ремесленники, получавшие денежное и хлебное жалованье, приближались к служилым людям; 2) военные поселения, насчитывавшие в своем составе 33 слободы; 3) монастырские и владычные (патриаршие и митрополичьи) — 26 слобод; 4) поселки иноземцев — 8 слобод и 5) большая группа в 25 тяглых слобод, носивших специальное наименование «черных» сотен и слобод и составлявших московский тяглый «посад» XVII века. Ремесленное и промысловое население «черных» слобод, неся общепосадское тягло, отбывая некоторые виды «государевых служб», вместе с тем в отношении продукции своего ремесла выполняло также частные заказы и работало на вольный рынок. В документах того времени эти «черные» тяглые поселки всегда противопоставляются дворцовым, монастырским и частновладельческим слободам.
Таким образом, общее число слобод в этот период достигало 150. В XVI веке, не говоря уже о XV столетии, их было, конечно, меньше, но и в XVII веке указанная цифра не являлась постоянной. Временами возникали новые слободы, сливаясь порой с соседними старыми; иногда, по мере увеличения населения той или иной слободы, за черту города выносились «выселки», то есть новые слободы, потом долго называвшиеся «новыми» (например, Дмитровская новая, Конюшенная новая и др.). Некоторые слободы по разным причинам, случалось, настолько «ослабевали», что принуждены были входить в состав других, более «сильных» слобод.
Наряду с термином «слобода» существовал тогда равнозначащий ему термин «сотня». Это название применялось почти исключительно к объединению «черных», то есть тяглых, людей. Иногда «черные» сотни назывались также слободами; в документах того времени одинаково встречаются, например, и «Ордынская- сотня», и «Ордынская слобода». В XVII веке различие между сотнями и слободами совершенно утратилось и сохранилось только в их названиях; фактически и те и другие были одинаковыми организациями, несущими посадское тягло.
«Черные» сотни не следует смешивать по их названию с привилегированными гостиной и суконной сотнями, так как последние не были территориальными единицами; лица, входившие в их состав, жили разрозненно в разных частях города. Возможно, что сотня, как посадское деление, древнее слободы. «Сотни возникали,— писал М.М. Богословский,— в том исконном первоначальном посаде, в основной его ячейке, к которой потом постепенно примыкали отдельные поселки, слободы, первоначально не входившие в состав посада… Таким образом, посад нарастал присоединением к нему вновь образующихся слобод».
Итак, слободой, в тесном значении этого слова, называлось территориально обособленное поселение, в котором жили люди одного рода занятий, в некоторых случаях — люди одного местопроисхождения или сословия. Такие названия, как Кузнецкая, Мясницкая, Гончарная, Плотничная слобода, указывают на единство промысла слобожан; названия Мещанская, Немецкая, Панская слобода говорят о единстве происхождения жителей поселка; слободы Устюжская, Ржевская, Ростовская, Новгородская и т.п. напоминают о том, что, очевидно, некогда это были союзы иногородних жителей, переселившихся или переселенных в Москву; такие названия, как Арбатская, Сретенская, Покровская и пр., имели чисто территориальное значение. Но вообще всякая слобода прежде всего — территориальный союз, и потому ее главным признаком было территориальное единство.
Слободы издавна были рассеяны по всей территории Москвы, исключая Кремль. Здесь их вовсе не было, так как Кремль представлял собой крепость, военно-административный центр не только Москвы, но и всего государства 2. В Китай-городе стояла лишь одна слобода — патриаршая Певчая, близ нынешнего Ветошного переулка (в XVII веке — Певчий), да и то она числилась слободой только формально, так как фактически в XVII веке ее дома и дворы отдавались внаймы под склады и лавки.
В Белом городе слобод было не мало (21), главная же масса их находилась в Земляном городе (включая сюда и Замоскворечье) и за чертой городового вала. Однако и здесь они не тянулись сплошной полосой, а прерывались дворами и огородами, принадлежавшими дворянам, духовенству и приказным людям.
При возникновении той или иной слободы жители стремились селиться «свои к своим», чтобы не смешиваться с другими посадскими. Благодаря этому поначалу московские слободы отделялись друг от друга большими пространствами незаселенной земли; с течением времени эти пустые места были заняты теми слоями московского населения, которые не были объединены слободским устройством. И в черте самого города между дворами вклинивались тогда пространства, занятые садами, огородами. «Древняя топография города (Москвы. — В.С.),— писал в самом конце XIX века Забелин,— имела иной вид и… представляла больше живописности, чем теперь, когда под булыжного мостовою везде исчезли сохраняемые только в именах церковных урочищ поля, полянки и всполья, пески, грязи и глинища, мхи, ольхи, даже дебри или дерби, кулижки, т.е. болотные места и самые болота, кочки, лужники, вражки — овраги, ендовы — рвы, горки, могильцы и т.п., а также боры и великое множество садов…»
Своеобразие этого пейзажа старой Москвы еще сильнее подчеркивалось боярскими усадьбами, широко разбросавшими свои хоромы, сады и службы посреди самого города. А над всем этим скоплением чертогов, церквей, торговых рядов, запутанных улиц, садов, слободских дворов и мельниц, шумевших на Яузе и Неглинной, возвышался Кремль с его башнями, золотыми главами величественных соборов и пестрыми вышками нарядных теремов, создавая ландшафтную картину, по красоте единственную во всем мире. Западноевропейские путешественники говорили, что Москва издали казалась блестящим Иерусалимом, каким он изображался художниками средневековья. Француз Авриль, во время своих путешествий повидавший немало красивейших городов Европы и Ближнего Востока, писал в конце XVII века, что панорама Москвы, по величине и великолепию города,— одно из прекраснейших зрелищ, когда-либо им виденных.
Предыдущая | Оглавление | Следующая