Уже с XVI века классовое расслоение посадского населения четко определилось во многих городах и очень ярко выразилось в порядках московских слобод. Дело в том, что «лучшие» жители слободы имели больший вес на сходах и проводили решения в своих интересах. А женщины, даже если они вели большую торговлю и платили высокие повинности, были совершенно отстранены от выборных дел.
При таком порядке состав мирского схода, устанавливавшего разверстку платежей и служб и под тем или иным предлогом изгонявшего из слободы неугодных ему людей, конечно, не мог выражать, а тем более защищать интересы слободской бедноты. Ее представители с основанием утверждали, что именитые слобожане, люди «пожиточные, семьянистые, преобидники и ябедники, воровством (обманом. — В.С.) и заговором сбавляли с себя и на молодших накладывали», пользуясь тем, что сами выборные были не прочь «корыстоваться». На этой почве возникали столкновения между «лучшими» и «молодшими». Последние неоднократно и настойчиво выставляли свои требования в «бунташное» время, иначе говоря, во время народных движений, которыми так богат был XVII век.
И все-таки слободская организация «была ценна в глазах населения, так как до некоторой степени ограничивала вмешательство администрации с ее системой поборов и знаменитой московской волокитой».
Слободы, будучи связаны между собой множеством общих экономических и общественных интересов, не могли, разумеется, оставаться без некоторого объединения, и такое объединение, несомненно, существовало, соответствуя до известной степени, но далеко не вполне, западноевропейским цехам.
Внешним признаком средневекового корпоративного объединения служила, как известно, постройка так называемой патрональной церкви, совместное проведение праздников и совместные же пирушки вскладчину. Как правило, каждая слобода строила и содержала на мирские средства церковь (в XVII веке, особенно во второй его половине, в большинстве случаев уже каменную), где хранились слободская казна и различные наиболее важные официальные документы. В церкви слобожан приводили к присяге, в отдельных случаях судили; около церкви обитатели собирались в большие праздники, иногда устраивали в ее трапезной пиры; рядом же с церковью они хоронили своих близких, что было запрещено только во второй половине XVIII века.
Нередко в московских слободах ставились церкви специально в честь святых, считавшихся покровителями какого-нибудь ремесла или профессии. Например, патронами кузнецов и вообще работников близких им специальностей в древней Руси были Козьма и Демьян, и мы видим в ряде московских слобод церкви этого наименования: например, старинные церкви Козьмы и Демьяна в «Старых Кузнецах» и в «Новых Кузнецах» — за Яузой, затем в Шубине близ Тверской (ныне улица Горького) и в других частях столицы (в Китай-городе в Остром углу, в Белом городе, в Кадашах за Москвой-рекой). Иногда около козьмодемьяновских церквей проживали и другие ремесленники, но непременно по своей специальности связанные с обработкой металлов (котельники, плавильщики, денежники, серебряники и др.).
По соседству с козьмодемьяновскими церквами встречаем в Москве церкви, посвященные Фролу и Лавру, покровителям животных вообще, и Георгию Победоносцу, покровителю преимущественно лошадей. Такие церкви ставили конеторговцы на торгу, на конных площадях, рядом с которыми стояли кузницы, необходимые для подковки лошадей и лечения их, так как ковали (кузнецы) издревле были и конскими лекарями (таковы церкви Флора и Лавра на Зацепе около Новокузнецкой слободы и в Кожевниках).
Существовала также в старой Москве древняя купеческая корпоративная церковь; в 1479 году Иван III приказал разобрать старую деревянную церковь Иоанна Златоуста, которая «изначала», то есть еще в далеком прошлом, была «гостей московских строение».
В летописях имеются упоминания о целых поселках гончаров, кожемяк, плотников и других мастеров в древнем Киеве и Новгороде; то же самое видим и в Москве.
Итак, на Руси уже в седую старину люди одного ремесла оседали в одном месте, населяли одну слободу или улицу; их объединяла не только территория, но, бесспорно, и интересы их общего ремесла. Если к этому прибавить значение братчин и слободской церкви, принятие в слободу не иначе, как за порукой кого-либо из ее членов, определенные не только права и преимущества, но и обязанности слобожан, то не приходится сомневаться в наличии корпоративного объединения посадско-слободского мира допетровской Руси, в частности ее столицы. Но вместе с тем здесь никак нельзя говорить о полной аналогии с цеховыми организациями Запада. Относительно этого вопроса советский исследователь считает вполне возможным, что «зарождение ремесленных корпораций цехового типа происходило еще в домонгольской Руси, одновременно с Западной Европой, но затем этот процесс был прерван татарским нашествием и только в XVI в., в связи с общим подъемом хозяйственной и общественной жизни русских городов, он возродился вновь».
Не вдаваясь по этому поводу в подробные сопоставления, достаточно будет отметить хотя бы следующее. В Западной Европе, помимо ремесленных корпораций, то есть объединений, созданных исключительно в промышленных целях, существовали цехи, не имевшие ничего общего с промышленностью (цехи врачей, гробокопателей, жонглеров и т.п.). Древняя Россия не знала подобных объединений. Далее: московский посад, в противоположность цеховому западному городу, не являлся обособленным торгово-промышленным «островом», ибо посадско-слободские люди в торговле и ремесле конкурировали с крестьянами и мелкими служилыми людьми. Кроме того, западноевропейский цех выработал целый ряд ограничений для лиц, притязавших на вступление в цех в зависимости, например, от происхождения; в московских организациях такого ограничения не было. Западным цехам была присуща монополизация производства и занятие только одним определенным ремеслом или промыслом; в московских слободах ремесленники одной профессии не представляли собой вполне замкнутой организации. Мы видим, что профессионал-плотник, обитатель Плотничной слободы (здесь теперь Плотников переулок), владел в Китай-городе лавкой и торговал товарами, не имевшими ничего общего с его основной профессией. В этом отношении совсем особое, очень своеобразное положение занимали, между прочим, стрельцы (одинаково и московские и провинциальные), о чем подробно сказано дальше. Наконец, надо иметь в виду, что в Москве некоторые промышленные слободы были одновременно и служилыми, потому что на них лежала обязанность доставлять к царскому двору продукцию их труда, за что они пользовались различными льготами; к числу таких слобод принадлежала, например, богатая Кадашевская слобода, обитатели которой занимались ткачеством.
И все-таки существовали несомненные признаки, свидетельствовавшие о том, что московские ремесленники проявляли определенное стремление к корпоративному объединению, в результате чего существовали некоторые «точки соприкосновения» между русскими и западноевропейскими промышленно-ремесленными организациями.
В настоящем случае весьма показательно следующее: в царствование Михаила Федоровича (1613—1645 гг.) московские хлебники и калачники в течение почти восьми лет путем коллективных челобитий вели упорную, планомерную борьбу с правительством, желавшим установить твердую цену на хлеб, что шло вразрез с интересами названных ремесленников. Для такого многолетнего сплоченного сопротивления правительству хлебники и калачники должны были быть не только достаточно проникнуты сознанием своих корпоративных интересов, но и фактически объединены каким-то органом.
В провинции органом такого объединения являлся общепосадский сход. Но в Москве вследствие слишком большого числа посадских такой сход был невозможен, и его роль исполняло общее собрание сотенных и слободских властей, то есть сотских и старост «черных» слобод.
Предыдущая | Оглавление | Следующая