День в старой Москве кончался рано, и никому не позволялось появляться на улицах позже урочного часа. Вообще ночью ходить по городу было разрешено только по крайней нужде и обязательно с фонарем; всякого, кто ехал или шел без огня, задерживали и отправляли в Стрелецкий приказ для допроса. Задерживая подобных лиц, сторожа иногда били и обирали их, после чего разрешали идти дальше. Конечно, если шел ночью какой-нибудь знатный и богатый человек, то уличные караулы с почетом провожали его до дому. Длинные осенние и в особенности зимние ночи развязывали руки лихим людям, которых было много в столице. Из документов приказных дел и воспоминаний некоторых современников видно, что в старой Москве ночь редко проходила без убийств и грабежей.
Особенно мрачной славой в старой Москве пользовалась Неглинная, пересекавшая нынешние площади Свердлова и Революции. В нижнем своем течении, около самых стен Кремля, Неглинная даже до нашествия Наполеона по-прежнему оставалась «гиблым местом». И.Е. Забелин писал, что Старый Каменный мост у кремлевских Троицких ворот в конце XVII—начале XIX века «известен был всей Москве, как первое разбойное место того времени. Под его клетками или сводами постоянно жили в самовольно построенных избах всякие воры, мошенники и душегубцы, так что возле Неглинной, в этой местности, опасно было не только ходить, но даже и ездить».
«Черные» слободы были подчинены Земскому приказу, ведавшему общим благоустройством Москвы. Котошихин писал, что в этом учреждении были «ведомы московские посадские люди и городы небольшие. Да в нем же ведомы на Москве и в городах дворовые места, белые и черные, и слободы, продажею и мерою, также и улицы мостить, и чистить, а собирают мостовщину со всякого чину жилецких (т.е. податных. — В.С.) людей; а как царю бывает выход или поход и для чищенья улиц устроены земские метельщики человек с 50». В соответствии с этим на слобожан возлагалась повинность поддерживать в порядке бревенчатые мостовые и настилать новые в местах большого уличного движения. По мнению А.В. Арциховского, этот вид мостовых был заимствован Москвой, вероятно, не позже XIV века из Новгорода Великого, где они были известны еще с X века. Что касается Москвы, то, судя по ее плану Килиана (1610 г.), все большие радиальные улицы столицы в границах стены Белого города (то есть линии нынешних бульваров) в начале XVII века уже имели деревянные мостовые. В середине этого века две главные улицы— Смоленские ворота, часть стены и бревенчатая мостовая Скородома по плану Москвы Килиана 1610 г.
Смоленские ворота, часть стены и бревенчатая мостовая Скородома по плану Москвы Килиана 1610 г.
Тверская и Покровка — были замощены целиком и в пределах Земляного города (линии будущих Садовых улиц). Чех Бернгард Таннер, в составе польского посольства приезжавший в Москву в конце 1670-х годов, писал, что в это время вся Красная площадь была вымощена гладкими бревнами.
Археологические раскопки недавнего времени (1949— 1950 гг.), произведенные в Зарядье, открыли на его территории остатки мостовой и дренажных сооружений, очевидно, существовавших там еще до XVII века. Это свидетельствует о том, что замощение улиц предпринималось не только в Кремле и по центральным магистралям столицы, но и в других ее местах, где мостовые, возможно, лежат все еще не открытыми под многовековым напластованием почвы. Забелин полагал, что в Москве деревянная мостовая, показанная на древних чертежах и планах, существовала (конечно, только по главным улицам) уже с середины XIV века. О ее устройстве дали представления земляные работы в середине XIX века по случаю проложения уличных труб для газового освещения столицы. Древняя московская мостовая была деревянная, брусяная; иногда поперек улицы клали кругляки, а поверх их — доски; промежутки между ними были засыпаны землей, и потому по ним обычно ездили на некованых лошадях.
От середины XVII века сохранились цифровые данные относительно деревянной мостовой в столице. Так, в 1646 году общая протяженность бревенчатой и дощатой мостовой Москвы составляла 2107 погонных сажен, и намечалось вновь уложить 155 сажен от Арбатских ворот до нынешнего Серебряного переулка. Устройство мостовых в Москве во второй половине XVII века приняло широкие размеры. Сохранилось известие, что в правление царевны Софьи (1682—1689 гг.), по распоряжению ее фаворита князя В.В. Голицына, начальника Посольского приказа, «весь город был вымощен досками».
Устройство мостовых иногда через «великие грязи» и болотистые низины, вроде Балчуга за Москворецким мостом, почти целиком ложилось на плечи наименее достаточных жителей «черных» слобод. Зажиточные слобожане исполняли другие, более выгодные и не требовавшие изнурительного физического труда работы или, в крайнем случае, ставили за себя наемного человека.
Московские улицы с деревянными мостовыми были очень удобны И приятны для передвижения зимой, когда устанавливался ровный санный путь; в весеннюю же ростепель и осеннюю слякоть они были очень неудобны.
Вообще санитарное состояние огромного города было крайне неудовлетворительным. Об этом столичные власти совершенно не заботились. Но в домашнем быту москвичи были опрятны, о чем наглядно свидетельствуют издавна существовавшие в Москве многочисленные общественные «торговые» бани, а также частные мыльни.
Большой ущерб наносили Москве пожары. Они были частым явлением.
По летописным известиям, в Москве со второй половины XII века и кончая серединой XVI века произошло 29 опустошительных пожаров, причем 11 раз город выгорал целиком. Особенно чудовищные размеры московские пожары принимали во время вражеских нашествий, как это случилось, например, при нашествии Девлет-Гирея.
Сообщения современников довольно подробно рисуют страшную картину этого события. В мае 1571 года крымский хан с огромным полчищем обрушился на Москву и поджег ее предместья сразу в десяти местах. Небо омрачилось от дыма, поднялся вихрь, и запылал невиданный даже для того времени пожар. Никакая человеческая сила не могла остановить разбушевавшееся море огня. Все думали только о спасении жизни, в тесноте давили друг друга, гибли под развалинами зданий, тонули, бросаясь в воду. Сила пламени была настолько велика, что, по свидетельству летописи, в Кремле «церкви каменные от жара исседались», а в дворцовых палатах, Грановитой и проходных, «прутьё железное толстое, что кладено для крепости на связки, перегорело и перелопалось от лоры».
Люди прятались в каменных подклетах, в погребах, но смерть и там настигала их. Огонь достиг порохового склада, и от взрыва рухнула городская стена на протяжении 50 сажен. «Кто видел это зрелище,— писал один из современников-очевидцев,— тот вспоминает о нем всегда с новым ужасом и молит бога не видать его вторично».
В течение трех часов от Москвы остался лишь один Кремль. Огонь выгнал татар из города, и хан, любовавшийся пожаром с Воробьевых гор, принужден был отойти в подмосковное село Коломенское; отсюда он быстро ушел, уводя с собой огромный полон. По подсчету одного из современников, в Москве будто бы погибло тогда до 120 тысяч мужчин, не считая женщин, малолетних детей и деревенских жителей, прибежавших в Москву при нашествии Крымской орды. Некому было в те дни хоронить погибших; с церковными обрядами хоронили лишь немногих знатных и богатых, остальных бросали в воду или просто оставляли среди развалин пожарища.
И в XVII веке огонь так же беспощадно опустошал столицу Русского государства. Весной 1626 года, например, произошел великий пожар, во время которого уничтожено было почти все текущее делопроизводство и архивы московских приказов; тогда пришлось послать подьячих в отдаленные места для снятия копий с различных документов и актов. Но, разумеется, письменность более древнего времени восстановить не удалось.
Московская баня. С миниатюры XVII века
Предыдущая | Оглавление | Следующая