XVII век был уже временем упадка скоморошества, не выдержавшего совместных на него гонений светских и церковных властей.
Уже в первой половине XVII века правительство стало решительно пресекать светские увеселения, мотивируя это тем, что, как провозглашал Домострой еще в XVI веке, подобные грубые развлечения, будучи «бесовским угодием, лестью дьявола», развращают народ. В 1626 году по торгам и улицам Москвы был объявлен царский указ, запрещавший сходиться на «безлепицу» (нелепость) за Старым Ваганьковым. Из указа не видно, какова была увеселительная программа «безлепицы»; можно думать, что это было обычное гулянье, где выступали скоморохи.
В 1648 году по Москве и городам был разослан новый указ, которым объявлялась война всем известным тогда видам развлечений — от скоморошеских игр и кулачных боев до качелей.
Патриарх Иоасаф велел на улицах отнимать у скоморохов и разбивать все музыкальные инструменты; затем, запретив вообще всем инструментальную музыку, он отобрал в частных домах много инструментов, которые на пяти возах были вывезены за Москву-реку и сожжены на Болоте.
При Алексее Михайловиче «гудебные бесовские сосуды» (музыкальные инструменты) и «хари» (маски) предписывалось всюду отбирать и жечь, а для нарушителей запретов, наложенных на увеселения, были установлены тяжелые кары: батоги, опала, ссылка. Спасаясь от преследований, скоморохи убегали на окраины государства, преимущественно на север. Крутые меры, применявшиеся весьма энергично, достигли, по крайней мере в отношении скоморошества, своей цели.
Известное влияние на упадок скоморошества (помимо гонений) имело также и то обстоятельство, что и XVII веке скоморохи, жившие при дворах царя и боярской знати, были вытеснены придворными музыкантами, жонглерами и канатными плясунами. Последние, в свою очередь, уступили в дальнейшем свое место актерам профессионального театра. «Скоморох с этого времени становится отжившею свой век, исторической личностью, хотя все отрасли его потешной деятельности продолжают и ныне жить и практиковаться в народе».
Действительно, следы искусства скоморохов сохранились в фольклоре до недавнего времени (свадебные обряды, народная драма, театр «Петрушки» и пр.). Как ни элементарно было искусство скоморохов, оно в течение многих веков служило, пожалуй, главной формой развлечения и утехи для народа.
В теплое время года слободские девушки с песнями водили хороводы, забавлялись качанием на «колыхалках»; весной ходили на деревянный Москворецкий мост гадать о женихах, бросая для этого венки на воду.
Зимой, на так называемые святки (рождественские праздники), устраивали маскарады, сопровождавшиеся безоглядным весельем. На улицах появлялись тогда «ряженые» — мужчины и женщины в масках и разнообразных костюмах. Судя по негодующим словам указа патриарха Иоакима (1684 г.), тут с пляской и пением выступали «косматые, надевшие бесовские и кумирские личины (маски) и иными бесовскими ухищрениями содеянные образы».
Летние увеселения слобожанок. С гравюры середины XVII века
Очень популярно было «вождение кобылки» — отголосок какого-то забытого языческого обряда, в грамоте 1649 года названное «бесовским». В святочных маскарадах всегда выступали халдеи, участники «пещного действа». Халдеи, в шутовском наряде, в деревянных раскрашенных шляпах, бегали по улицам, пугали прохожих особым потешным огнем, поджигали мужчинам бороды. Не желавший подвергаться подобным шуткам должен был платить копейку. Так как ряженые считались «нечистыми», то халдеи в праздник «крещения» должны были очищаться водой, купаясь в проруби. На масленице, за которой следовал семинедельный пост — «старый хрен с горькой редькой, толокном и пареной репкой», молодежь увеселялась катаньем с гор. В последний день масленицы во многих слободах (как это бывало и в деревнях) устраивались целые шутовские «поезда» с ряжеными; на дровнях возили «горохового шута», тешившего народ различными прибаутками, возили соломенное чучело, похожее на женщину с распущенными волосами, которое потом сжигали в полночь,— это называлось «провожать масленицу».
Одним из главных развлечений во время масленицы была борьба разного вида: простая борьба «в схватку»; охотничья борьба, когда брали друг друга за плечи или ворот двумя, а чаще одной рукой, стремясь ударить противника о свое бедро и, несколько приподняв его вверх, бросить на землю. До нас дошла народная картинка XVIII века, изображающая этот вид борьбы, большими искусниками которой были цыгане. Существовал еще особый вид борьбы, специально московский, когда покосив противника набок, вместе с тем подбивали ему носком своей правой ноги его левую ногу и таким способом мгновенно опрокидывали на землю. Память об этом виде борьбы сохранилась в поговорке: «Матушка Моква бьет, родимая, с носка». За постом вскоре наступало теплое время, приходил семик, древний праздник, когдa жилища украшались березками («зеленые святки»), девушки завивали венки («чей венок до троицына дня разовьется, той и замуж в том году выйти»), вешали их на дерево, плясали и пели песни. Затем приходил «Иван Купала» с его кострами и гаданием. Все эти семицкие, троицкие, купальские и другие игры, отголосок древних языческих игрищ, к которым были приурочены новые, христианские праздники, сопровождались хороводными песнями.
Кроме таких чисто народных развлечений, существовали еще зрелища официального характера, привлекавшие к себе целые толпы посадско-слободского люда. Таковы были торжественные въезды в Москву иноземных послов, их пышные шествия на прием в Кремль, блестящие выезды царей и большие церковные процессии. В XVIII веке все публичные гулянья в первопрестольной происходили на тех же местах, что и в XVII веке. Так же, как и тогда, они приурочивались к приходским праздникам и сопровождались иногда небольшими ярмарками. В XVIII веке в Москве таких народных гуляний было не менее двадцати пяти.
Любительская борьба. С лубочной картинки первой половины XVIII века
«Не все гулянья,— говорит Забелин,— были многолюдны, но все отличались более или менее общим характером, который обнаруживался и во внешнем устройстве каждого гулянья и в народных увеселениях. Вообще гулянья этого времени во многом еще сохраняли те первобытные черты, в которых вполне отразилась старинная жизнь со всеми особенностями и оттенками. С полною свободою и полным разгулом народ предавался своим родным забавам и увеселениям».
Общегородское масленичное гулянье при Петре I было сосредоточено в селе Покровском и в Елохове, около Разгуляя (гулянье в Покровском обычно открывал сам Петр, когда находился в Москве). На масленой для народа строились катальные горы в Покровском, на Москве-реке, на Трубе и особенно на Неглинной, где теперь Александровский сад. Существует интересная зарисовка масленичного катанья на Неглинной, сделанная в конце XVIII века Делабартом. В общем в первой половине XVIII века народные гулянья мало чем отличались от прежних, хотя уже были и кое-какие нововведения. Самым наглядным признаком всякого гулянья были теперь шатры, палатки и шалаши, крытые рогожами и лубком. Заметнее других был высокий шатер, известный под именем колокола, верх которого украшался флагом; внутри стояли столы с бочонками и разной питейной посудой, в том числе плошками и крючками. Это была мера, которой водка продавалась вразлив, и потому тогда давали не «на чай», не «на водку», а «на крючок». В продаже появились тогда сбитень и хмельная буза, продававшиеся на особых столах и вразнос. В палатках торговали орехами, пряниками, стручками, разносчики предлагали пироги, калачи и пр. На всех гуляньях были качели — круглые (колыхалки) и прямые на веревках.
Кроме козы и ученых медведей, в XVIII веке на гуляньях фигурируют ученые собаки, начинают даваться балаганные представления, называвшиеся лубочными, главным персонажем которых был паяц, шут, подчас говоривший очень смело. Актерами были мастеровые, фабричные и «господские люди».
К числу новшеств народных гуляний XVIII века относятся хоры «птичьих высвистов». Простые крестьяне доставляли иногда целые хоры самых разнообразных птичьих голосов, начиная с соловья и кончая малиновской; некоторые хоры достигали изумительного совершенства.
На гуляньях XVIII века по-прежнему процветала кукольная комедия, теперь называвшаяся «раек» и сопровождавшаяся «балагурством». «Нигде, может быть,— замечает Забелин,— не высказывался русский человек так метко и с таким юмором, как в этих объяснениях и пояснениях раечных картинок, которые сами по себе большею частью не имеют никакого значения, но получают совершенно неожиданные краски при бойком, метком, а иногда весьма остроумном пояснении».
Предыдущая | Оглавление | Следующая