Денежная реформа правительства царя Алексея была безнадежно скомпрометирована в глазах не только всего населения Руси, но и за границей, что ясно чувствуется, например, в ответах английских купцов на просьбу московских послов о займе.
Гибельные последствия неудачной кредитной операции и связанного с ней широкого распространения фальшивых денег, разумеется, отрицать не приходится. Но все-таки это были лишь «слагаемые» (правда, огромной важности) одного «целого», в основе которого лежала застарелая «болезнь» — общее расстройство хозяйственной жизни страны и резко обострившиеся в результате войны классовые противоречия всей феодально-крепостнической системы.
В своем бедственном положении низы московского населения винили главным образом боярина И.Д. Милославского и богатого гостя Шорина, собиравшего пи тую деньгу и тоже причастного к закулисным махинациям. Простые торговые люди, так же как и народ, с полным основанием относились к гостям очень враждебно за их взяточничество, за притеснения, чинимые ими более слабым, за их корыстолюбие. К тому же, пользуясь своим привилегированным положением, гости имели возможность производить более выгодные операции, кем рядовые мелкие купцы, и подрывали торговлю последних. Слух о неизбежных волнениях стал распространяться задолго до 25 июля 1662 года, когда разразился «медный бунт».
Начало его, по современным источникам, рисуется в следующем виде. Рано утром на Сретенке, около церкви Троицы на Листах, стали собираться местные слобожане, чтобы потолковать, как позднее на розыске показал Лучка Житкой, посадский человек Сретенской сотни, о сборе пятой деньги. В настроении собравшихся сначала не было ничего угрожающего, хотя обсуждение вопроса, связанного со сбором тяжелого налога, без сомнения, должно было создать нервное настроение среди слобожан. Но вот прохожие сообщили, что на Лубянке (ныне площадь Дзержинского) на церковной ограде приклеен рукописный «лист», уличающий Милославского, Стрешнева, Хитрово и других в различных злоупотреблениях и в измене, так как они передались польскому королю. По такому известию толпа, увеличиваясь по пути, как ком снега, хлынула на Лубянку. Здесь стрелец Куземка Ногаев несколько раз читал и, очевидно, комментировал содержание прокламации. Из Земского приказа были посланы дворянин Ларионов и дьяк Башманов с приказанием отобрать «воровское письмо». Грозно встреченные народом, они обратились в бегство. За ними гнались до самой Красной площади, где Ногаев и какой-то подьячий еще раз «на обе стороны» огласили прокламацию, призывая «всем миром» постоять за общее дело. Волнение не было подавлено сразу, потому что слух о письме смутил многих военных, и они находились в нерешительности. Толпа, опасаясь, что обличительное письмо может попасть в руки бояр и будет ими уничтожено, отправилась в село Коломенское, где тогда находился Алексей Михайлович. Желание безоружного народа передать важный документ непосредственно в руки самому царю было, с точки зрения властей, уже бунтом. Достаточно осведомленный Котошихин писал, что «были в том смятении люди торговые и их дети, рейтары, и хлебники, и мясники, и пирожники, и деревенские, и гулящие, и боярские люди. А гости и добрые торговые люди к тем ворам не пристали ни один человек». Другой современник, служилый иноземец Патрик Гордон, в своем дневнике называет участников восстания 1662 года общим именем «чернь», разумея под этим различные категории низших слоев столичного населения. Итак, основное ядро «гилевщиков» определенно говорит о характере «медного бунта», как о восстании московских «черных» людей.
В Коломенском не было в тот день войска, и царь, которому слободской человек Лучка Житкой «с дерзостью» подал в своей шапке «воровское письмо», на крики и требование толпы выдать народу изменников-бояр отвечал «тихим обычаем», что поедет, дескать, в Москву и сам произведет там строжайшее расследование. Но гилевщики, непочтительно хватая Алексея Михайловича за пуговицы кафтана, кричали: «Чему верить?» Нижегородец Мартьян Жедринский «с большим невежеством» требовал от царя, чтобы поданное ему письмо было прочитано перед всем миром; рейтар Федор Поливкин кричал: «Время-де ныне побить изменников»; подпрапорщик Никита Ломовцев кричал и размахивал чеканом (род топорика) ; другие выкрикивали угрозы по адресу бояр и ругательства по адресу царицы.
После того как царь в подтверждение своей клятвы бил по рукам с одним из гилевщиков, толпа успокоилась и двинулась обратно в Москву, где в это время происходил погром дворов гостя Шорина и других ненавистных народу лиц. По дороге гилевщики встретились с новой толпой и все вместе пошли опять в Коломенское, где «невежливо и с грозами» кричали царю, чтобы он немедленно выдал изменников, «а то учнем их имать по своему обычаю». Но в Коломенское уже подошли, хотя и не в полном составе, два стрелецких полка, собрались придворные чины и вооруженные жители Немецкой слободы. Миролюбивый тон царя сразу изменился. Алексей Михайлович приказал стрельцам «бити и рубити (гилевщиков. — В.С.) до смерти и живых ловити». Царское приказание было исполнено. По словам того же Котошихина, очень много людей было перебито и покалечено.
Однодневный «медный бунт», в противоположность «соляному бунту», был подавлен воинской силой. Это оказалось возможным для правительства, потому что большинство стрелецких полков московского гарнизона находилось в это время на театре военных действий, а стрельцы, оставленные в Москве, за ничтожными исключениями, не присоединились к восставшим. Равным образом, верхи московского посада, против которых в значительной мере было направлено движение, резко отмежевались от посадской массы.
Уже на следующий день после кровавого подавления восстания для устрашения народа и демонстрации победы над «гилем» были повешены 18 человек. Затем последовали розыск, пытки, суд, казни, ссылки и пр. Стрельцы и вообще все, «оберегавшие царское здоровье», были щедро вознаграждены. Так кончилось июльское восстание в Москве в 1662 году, которое нельзя рассматривать исключительно как «медный бунт». Как сказано выше, оно было вызвано общим расстройством хозяйственной жизни страны и усилением угнетения народа правительством. Это подтверждают и вспыхнувшие одновременно с московским восстания среди народностей Приуралья и Сибири.
Предыдущая | Оглавление | Следующая