Общий вид Новоиноземской слободы во второй половине XVII века. С гравюры того времени
Западные иноземцы, подобно всем остальным иностранцам, подчинялись русским законам и подлежали юрисдикции русских судебно-административных учреждений — приказов. Новоприезжими и торговыми иноземцами ведал Посольский приказ, служилыми — сначала Иноземский, а с 1666 года — Разрядный приказ, затем в соответствии с профессией и службой иноземцев другие приказы.
В своем внутреннем быту слобожане-иноземцы жили вполне самостоятельно. У них были свои десятские, круг обязанностей которых определялся особым наказом. В нем, в частности, предусматривалось, чтобы иноземцы «русских беглых, и новокрещенных, и белорусцев, и гулящих людей во дворах у себя для работы без крепостей не держали и поединков и никакого смертного убийства и драк не чинили, и корчемным продажным питьем, вином и пивом, и табаком не торговали». Одно время почти все западные иноземцы ради лучшего общения с русскими стали носить русское платье. Незадолго до устройства Новоиноземской слободы это было запрещено. Однажды патриарх, совершая крестный ход около Кремля, заметил, что некоторые в ответ на его благословение кланяются неподобающим образом. Узнав, что это были «немцы» в русском платье, патриарх выразил крайнее неудовольствие, так как, по его мнению, нечестивые иноземцы «исхищали» таким образом святое благословение. Тотчас же вышел царский указ, запретивший иноземцам носить какое-либо платье, кроме одежды своей страны. Западноевропейские авторы в своих записках и воспоминаниях о Московии в общем очень нелестно отзывались о быте и нравах Немецкой слободы. Преобладание военных людей, разумеется, наложило свой отпечаток на жизнь иноземного поселка. Офицеры часто сходились на пирушках и вечеринках, которые не обходились без ссор и драк. Иногда же ссоры кончались дуэлями, весьма похожими на простые убийства.
Такие буйные нравы сообщались и другим, невоенным жителям слободы. Мейерберг писал, что в слободе ежедневно происходили ссоры и драки и что слобожане-иноземцы вечно судились в приказах. Голландские и гамбургские купцы, имевшие дворы в слободе, жаловались правительству в 1658 году, что им не было житья от воровства, грабежей, чинимых военнослужилыми и всяким пришлым людом.
Военные иноземцы считали себя «первенствующим сословием», вследствие чего между ними и остальными иноземцами происходили частые столкновения.
Эти столкновения, естественно, усилились, когда главная масса западных иноземцев была собрана в новой слободе; торговое соперничество, а в отдельных случаях национально-религиозная рознь также способствовали этому. В слободе постоянно возникали тяжбы со своими и с русскими, велись закулисные интриги, процветали подкупы должностных лиц, подавались жалобы со стороны потерпевших, и потому приказам, ведавшим западными иноземцами, было достаточно хлопот и беспокойства. Соловьев, давая характеристику обитателям Новоиноземской, слободы, писал: «Волею или неволею оторвавшиеся от родной страны, меняющие службу, знамена, смотря по тому, где выгоднее, составляя пеструю дружину пришельцев из разных стран и народов, служилые иноземцы были совершеннейшие космополиты, отличавшиеся полным равнодушием к судьбам той страны, где они временно поселились, отличавшиеся и легкою нравственностью; побольше жалованья, побольше добычи — оставалось всегда главною целью».
Характеристика Соловьева, относящаяся преимущественно к военнослужилым иноземцам, в общем не вызывает возражений. Но вместе с тем из этого еще не следует, что нравственный уровень жителей слободы определялся исключительно нравами численно преобладавшей военной группы. Будь это так, иноземцев вообще не стали бы держать на русской службе. К тому же далеко не все военные были только пьяницы и драчуны. Правительство, со времени Ивана III вызывая и поселяя в Москве западных иноземцев, преследовало определенные цели. Сфера деятельности иноземцев была житейско-практическая: они должны были помогать удовлетворению новых военных, экономических и культурных потребностей. При этом конечной целью их службы ставилась подготовка из русских практически знающих и умелых людей, которые с успехом могли бы заменить потом иноземных пособников. Такие, как вышеупомянутый Гордон, генерал Лесли (пусть и авантюрист) и другие, оказались полезными как военные специалисты. Врачи, аптекари, живописцы, переводчики, мастера-техники разных специальностей, купцы, способствовавшие развитию внешней торговли, несомненно, своей деятельностью отвечали вышеуказанному требованию русского правительства.
Несмотря на территориальную обособленность Новоиноземской слободы, уже самая ее близость к столице создавала условия, при которых этот поселок мог служить объектом для ознакомления с бытом иноземцев. Лица высшего общественного слоя благодаря частым и достаточно близким сношениям с иноземцами имели возможность присмотреться к быту и общей обстановке слободы не только с отрицательной ее стороны. Таким способом они знакомились с некоторыми сторонами западной культуры. В свою очередь, иноземцы тоже испытывали влияние русской культуры, прежде всего материальной. Ведь сама слобода далеко не всегда могла удовлетворить требования своих жителей на предметы домашнего обихода, так как не все привозилось с Запада и многое приходилось покупать на московских рынках. Дома в слободе строились русскими плотниками и зачастую (даже более крупные постройки), несомненно, по русскому плану; люди же победнее просто покупали себе дома стандартного московского образца на лесном рынке на Трубе и ставили их у себя в слободе. Западные иноземцы постепенно начинали перенимать русские обычаи. Так, голландский посол Кленк, бывший в Москве в 1670-х годах, отметил, что на поминальном обеде в доме богатого голландца женщины и мужчины, по русскому обычаю, сидели в разных помещениях; в доме другого голландца жена хозяина встретила его по русскому обычаю: поднесла водки и приветствовала поцелуем. Между москвичами и западными иноземцами завязывались родственные связи, возникали различные заимствования и вместе с тем ослаблялась национальная обособленность. Все это пошло быстрыми шагами вперед со времени Петра I.
Реформы его не были чем-то внезапно возникшим, каким-то разрывом с отечественным прошлым. Они были завещаны ему XVII веком, особенно второй его половиной (создание регулярных полков, первая попытка кораблестроения, организация мануфактур, отмена местничества, учреждение в Москве Академии и пр.); равным образом XVII век завещал Петру отвоевание черноморского и балтийского побережий. Время Петра — это период стремительного, ни перед чем не останавливающегося разрешения ранее поставленных на очередь политико-экономических, военных и социальных задач. Это понимали старшие современники Петра, московские бояре, которые на вопрос молодого реформатора, как им нравятся его новшества, отвечали: «В новизне твоей, государь, старина слышится».
В Новоиноземской слободе Петр нашел таких нужных ему для работы людей, как генерал Патрик Гордон, голландцы Франц Тиммерман и корабельный мастер Карштен Брант, Виниус-сын, продолжавший дело своего отца (устроителя железолитейного завода), и многих других. В слободе, помимо ее постоянных жителей, Петр запросто встречался с капитанами иноземных кораблей, приезжавшими в Москву из далекого Архангельска, с дипломатическими агентами западных государств, с новоприбывшими мастерами и торговыми людьми различных наций.
Выше уже говорилось о том, что приезд иноземцев в Русское государство и всякое передвижение по стране были поставлены под строгий правительственный надзор. Такой порядок держался вплоть до 1695 года, когда Петром был издан указ, предписывавший пропускать служилых иноземцев через рубеж «без задержания», а по отношению остальных приезжих «чинить по прежним указам». В конце следующего года, за несколько месяцев до первого путешествия Петра в Западную Европу, было приказано всех иностранцев, для какой бы цели они ни ехали, пропускать «безо всякого задержания».
Вместе с тем отошло в прошлое и территориальное обособление западных иноземцев от русского населения. Они получили разрешение селиться и покупать дворы в любом месте столицы; со своей стороны и русские люди стали селиться в иноземном поселке, где на берегах Яузы началось, как увидим дальше, большое строительство.
Таким образом, Немецкая слобода окончательно потеряла свое прежнее значение, хотя ее название продолжало бытовать среди москвичей даже в последние годы XVIII — начале XIX века.
Предыдущая | Оглавление | Следующая