Деление московских слобод на «черные» и дворцовые при Петре еще осталось, но по количеству их стало значительно меньше. Так, в списке, составленном в 1699 году для Бурмистерской палаты, из 51 дворцовой и 25 «черных» слобод значится всего лишь 37 и одна бывшая иноземческая — Мещанская слобода. Таким образом, сокращение коснулось больше всего дворцовых слобод, число которых резко упало — с 51 до 20. Объясняется это следующим. Дворцовые слободы, как было показано выше, были тесно связаны с дворцовым хозяйством, которому при Петре наступил конец. «Исчезло большое царское хозяйство в Москве,— говорит современный исследователь,— опустел дворец, а расширившиеся запросы государства требовали другой системы их удовлетворения. Дворцовых бронников и оружейников заменили специалисты-мастера и новые оружейные заводы; службу барашей и сторожей Казенной слободы — нижние воинские чины; мастериц Хамовнической и Кадашевской слобод — полотняный завод и парусная фабрика. Но вместе с освобождением от дворцовых служб и работ на дворец эти слободы потеряли и то особое положение, которое выделяло их из числа других, особенно тяглых «черных» слобод и сотен. Они сравнялись с ними. На них распространились общие платежи и повинности… и не имело смысла теперь желание приписаться к ним». Это отмирание слобод продолжалось и в дальнейшем.
Об угасании вообще московских ремесленных слобод в прежнем их значении можно судить также и по состоянию, например, наиболее стойкой по сравнению с другими кожевенной «черной» слободы (теперь Кожевнические улицы и переулки). По первой ревизии 1720 года в Кожевниках числилось 245 тяглых душ, по пятой ревизии 1790 года — всего лишь 68. А между тем эта слобода в некотором отношении проявила замечательную живучесть. В Кожевниках не только в XVIII, но и в XIX веке продолжали селиться и работать мастера кожевенного промысла. По мнению Е.А. Звягинцева, это «следует объяснить исключительно природными условиями местности». Местоположение Кожевников на окраине столицы и близость к воде, то есть условия, с одной стороны, благоприятные для кожевенного производства, а с другой — совмещавшиеся с наименьшим вредом для самого города, несомненно, имели в настоящем случае очень большое значение. Но вместе с тем немаловажную роль играли обжитые постройки, издавна приспособленные к определенному производству, и, наконец, близость бывших Татарских слобод, жители которых и в XVIII веке, больше по традиции, еще продолжали торговать лошадьми и кожами.
Своеобразная устойчивость этой слободы отнюдь не объясняется тем, что кожевенное производство переходило по наследству от отца к сыну. Здесь, как и в других бывших слободах, происходил процесс, характерный для всего посадского мира Москвы XVIII века. Можно указать целый ряд промышленников, которые в первой четверти XVIII века (в отдельных случаях — даже в середине этого столетия) принадлежали к купечеству 1-й гильдии, имели свои заводы, платили большие оклады и вообще отличались значительным материальным благополучием; но к концу XVIII века они или вымирали, или беднели и, переходя в мещанское сословие, торговали уже чужими товарами. Одновременно с этим представители тех промышленных и купеческих фамилий, которые удержались на известном уровне материального достатка, стремились выйти из купечества, тем или иным способом получить чин, дающий право на дворянство и владение землей с крепостными крестьянами. Таким образом, посадско-слободской мир старой Москвы быстро видоизменялся во всех отношениях.
Торгово-промышленное население Москвы, еще в начале XVIII века составлявшее треть всего населения столицы, заметно таяло с каждым годом., Согласно донесениям слободских старост, это объяснялось тем, что «многие тяглецы померли, а иные отданы в даточные солдаты, также самовольно из слобод вышли и записались во всякие разные чины». К этому надлежит прибавить, что среди низов столичного населения отмечалась тогда большая смертность. О причинах этого советский исследователь говорит следующее: «Санитарные, жилищные, производственные, хозяйственные условия преждевременно изматывали организм. Бесправие, податной и административный гнет довершали дело. Население Москвы не могло своими силами расти и даже удерживаться на прежнем уровне; для своего воспроизводства оно нуждалось в постоянном приливе свежих людских волн, выбрасываемых тем безбрежным морем, каким была Россия».
Другой современный исследователь по поводу угасания московских слобод говорит, что «жесткие требования правительства, обусловленные в большинстве случаев государственной необходимостью, являлись главной причиной большого разброда и оскудения многих членов Московского посада, начиная с крупных и кончая рядовыми слобожанами».
Для того чтобы та или иная слобода окончательно не запустела, требовалась приписка к слободским организациям новых людей. В результате этого ядро старинных посадских людей уже со времени первой ревизии оказалось окруженным массой «прибылых» из провинции. Пришельцы, не попавшие в слободские списки, образовали новые группы московского населения — одиночных ремесленников и рабочих.
Сопоставляя число дворов гостиной сотни и 33 московских слобод за 1700—1701 годы (6 568 дворов) с числом дворов московского посада в 1725 году (7 783 двора), видим, что общее число посадских дворов за четверть века увеличилось на тысячу с лишком за счет пришлых в Москву ремесленников и торгово-промышленных людей. Москва, перестав быть столицей, своими заводами, мануфактурами, торговлей по-прежнему привлекала к себе пришлый трудовой люд, чем и объясняется общий рост населения. Обращаясь по этому поводу к Котельной слободе, видим, что еще по первой ревизии в ней на 123 человека «природных» тяглецов было насчитано 269 «прибылых», к которым, согласно второй ревизии, прибавилось еще 209 человек. Таким образом, убыль в слободской массе восполнялась только пришлым элементом. Это было в XVIII веке общим явлением для всех слобод.
В связи с этим еще с конца XVII века социальный состав населения московских слобод начинает заметно изменяться. Примером этого может служить Покровская слобода, одна из древнейших московских слобод, расположенная в Белом городе, в непосредственном соседстве с Китай-городом. Уже с первой четверти XVIII века земельные участки в этой слободе начинают укрупняться за счет ликвидации мелких дворов, принадлежавших тяглецам, мелким ремесленникам и торговцам. Крупное дворянство (отчасти и богатое купечество) постепенно вытесняет мелкое слободское дворовладение, на месте которого вырастают большие городские усадьбы, окруженные садами.
Необходимо отметить, что вместе с этим в Москве в первой половине XVIII века возникло новое иноземческое поселение — «Грузинские слободы». Начало сношений Русского государства с Грузией, искавшей помощи и защиты у единоверной ей державы, относится ко времени Ивана III, когда в 1462 году в Москву приезжало посольство грузинского князя Александра. С тех пор такие сношения не прерывались, а в середине XVII века в Москве появились первые грузинские поселенцы. Это были лица из свиты царевича Николая Давидовича, посетившего тогда Алексея Михайловича. В конце XVII века Арчил II устроил в подмосковном селе Всехсвятском грузинскую типографию, которая с течением времени сыграла немаловажную роль в распространении и укреплении политических и культурных связей между Россией и Грузией.
Предыдущая | Оглавление | Следующая