В 20-х годах XVIII века в Москву эмигрировал грузинский царь Вахтанг Леванович с сыновьями Бакаром и Георгием и с огромной свитой (3 тысячи с лишним человек), состоявшей из князей, дворян и простых людей. Первоначально Вахтангу было отведено Рязанское подворье (на нынешней улице Кирова), а в 1729 году Петр II пожаловал ему дворцовое село Воскресенское на реке Пресне, в районе нынешнего Зоопарка. Кроме строительных материалов, съестных припасов и пр., Вахтанг получил на устройство 10 тысяч рублей (для того времени сумму очень большую). На берегах Пресни началось строительство: на нынешней Грузинской площади был сооружен дворец царя Вахтанга, рядом с ним царевич Георгий построил позднее церковь (площадь до 1922 года называлась Георгиевской); вокруг стояли деревянные домики грузин, обслуживавших двор царя Вахтанга. Первоначально грузинскому поселку были предоставлены особые льготы по государственным повинностям (например, свобода от воинского постоя) и некоторая доля самоуправления. Но «Грузинские слободы» (о них доныне напоминают названия Большая и Малая Грузинские улицы) довольно быстро потеряли во всех отношениях свою обособленность. Хотя преобладающей частью населения в поселке в первые 30—40 лет были грузины, однако уже в 1770-х годах на 73 двора грузин здесь приходилось 24 двора русских и армян. В 1826 году на Большой Грузинской улице (до середины XVIII века — проселочная дорога, с востока отделявшая грузинский поселок от пустырей и пахотных ямских земель) насчитывалось 44 двора, большая часть которых принадлежала русским и только один двор — грузинскому дворянину. В 1882 году и этот двор перешел к русскому купцу; грузины же жили только в соседних переулках. Несмотря на это, название «Грузины» (в смысле местности) до сих пор бытует среди москвичей.
Что касается Немецкой слободы, то судьба ее в XVIII веке была иная. Она стала частью Москвы и подобно другим слободам перешла в ведение Бурмистерской палаты. Некоторые иноземные семейства предпочитали теперь селиться в разных кварталах столицы. А русские вельможи, сподвижники Петра, строили дома в самой слободе или в ее окрестностях. Таким образом по пути из центра к Яузе, по улицам Мясницкой, Старой и Новой Басманным и Покровке выросли огромные каменные дома, с широкими дворами, большими садами, прудами и т.п.
Сам Петр построил в слободе так называемый Лефортовский дворец, предназначенный для официальных и полуофициальных встреч и приемов по различным государственным делам, а также для устройства празднеств с маскарадами и фейерверками. Против Лефортовского дворца находился Головинский дворец, в 1723 году купленный Петром у наследников Головина. После Петра Лефортовский и Головинский дома-дворцы сделались, вследствие обветшания Кремлевского дворца, местопребыванием императорского двора во время его приездов в первопрестольную.
Тушение пожара в Москве в XVIII веке. С гравюры того времени
При Анне Ивановне (1730—1740 гг.) на Яузе знаменитым зодчим Растрелли был построен небольшой деревянный дворец, а также перенесен туда построенный им же в Кремле другой, аналогичный дворец и разведены великолепные сады. В 1770-х годах приступили к сооружению нового, Екатерининского дворца. Вполне естественно, что частые приезды царского двора и проживание в данной местности «знатных персон» наложили известный отпечаток и на остальное ее население. «Здесь, по преимуществу,— пишет Забелин,— жило высшее образованное общество Москвы; следовательно, здесь же мы должны искать и все то, что должно было отвечать потребностям общества. В Немецкой слободе по преимуществу сосредоточивались в то время все заведения, лавки, магазины иностранцев посвящавших свои знания и занятия на пользу или удовольствие московских бар». После образования магистратов, 12 полицейских команд в 1729 году и замены их в 1760-х годах 14 полицейскими частями слободы перестали существовать как административные единицы. На вышеназванные команды была возложена, помимо прочего, обязанность бороться с пожарами. В середине XVIII века в Москве уже имелись 32 большие заливные трубы, а по улицам было специально вырыто много колодцев; к тушению пожаров по-прежнему (до начала XIX века) привлекалось и само население.
Угасанию слобод в XVIII веке способствовала и большая смертность среди низов столичного населения, обусловленная плохим санитарным состоянием города. Результаты этого в полной мере сказались во время страшной чумы (1770—1772 гг.), когда только в одной Москве, не считая окрестностей, погибло около 60 тысяч человек. Недостаток врачей и врачебной помощи, невозможность оцепить Москву кордонами за отсутствием должного количества воинской силы — все это делало почти немыслимой успешную борьбу с эпидемией. К тому же, борьба эта не была организована должным образом. Из «Описания моровой язвы, бывшей в столичном городе Москве с 1770 по 1772 г.» видно, что не меньше самой эпидемии москвичей пугали ужасные карантинные дома.
При таком положении люди, главным образом трудовых классов и дворовые, ежедневно гибли многими сотнями (например, в августе 1771 года ежедневно умирало от 400 до 500 человек). Москва стала пустеть.
Главнокомандующий Москвы престарелый граф П. С. Салтыков, оставшись почти без помощников, в полном отчаянии уехал в свое подмосковное имение Марфино. После его отъезда, 15 сентября, в Москве загудел набат, загремели на улицах трещотки, и начался «чумной бунт». Бунт был подавлен только 17 сентября после ружейной и пушечной пальбы. Затем последовал розыск и разного рода наказания: одни были казнены (повешены), другие сосланы на галеры или в Сибирь. Очень многие просто были исполосованы кнутом.
Надлежит заметить, что когда командированный Екатериной в Москву Г.Г. Орлов провел необходимые санитарные мероприятия, многотысячная смертность стала быстро падать: в декабре умерло всего лишь 805 человек, а в 1772 году эпидемия прекратилась. В отношении смертности меньше всех пострадало дворянство, так как большинство его представителей вовремя уехало к себе в деревни. Напротив, среди мелких дворовладельцев смертность была очень велика.
В результате этого в Москве оказалось тогда много выморочных земельных участков; они за бесценок, иногда даже даром, перешли главным образом в дворянские руки.
«Чумной бунт» был воспринят правящими верхами как «буйство черни», принявшее серьезные размеры в силу бездействия местных военных и гражданских властей. Такого же мнения держалась и императрица, считавшая, что в московских происшествиях «ни головы, ни хвоста нет, а дело вовсе случайное». Екатерина отчасти была права в том смысле, что движение в значительной мере носило стихийный характер, но в основном это, конечно, было глубоким заблуждением, а возможно, и самообманом. На самом деле наметившийся уже кризис всей крепостной системы был главной причиной народных движений в России в последней трети XVIII века. «Чумной бунт», несомненно, явился результатом возмущения, накопившегося у дворовых, крестьян и мануфактурных рабочих против своих владельцев. Поддерживали восстание мелкие торговые люди, солдаты, представители низшего духовенства, канцелярские писцы.
Предыдущая | Оглавление | Следующая